— На что ты намекаешь?
— Внешне поверхность озера почти всегда спокойна, не скажешь, что на глубине — настоящее болото. Говорят, когда залезаешь в болото, всегда что-нибудь находится… Местные давно поняли, что им придется иметь дело с секретами, которые хранит озеро.
Охотница наконец поняла: Сильви намекает, что боится рассказывать о своей находке.
— Я — не все, — заметила она. Своих секретов она не скрывала.
— Я так и не понял, как ты решилась остаться здесь, — признался Сильви, внимательно посмотрев на нее.
— От озера не скроешься, — ответила она. — Где бы ты ни был, оно тебя достанет.
Он задумался.
— Ну хорошо. Только ты должна сама это увидеть.
27
Они вошли в пустой морг. Шаги эхом раздавались в помещении, где вдоль стен стояли холодильные камеры.
— Возьми, — посоветовал Сильви, протягивая ей халат, бахилы, маску и перчатки. И сам тоже облачился.
Подойдя к стальному холодильнику, похожему на медовые соты, патологоанатом дернул на себя одну из ручек и выдвинул ящик. Оттуда поднялось облачко ледяной пыли и тут же растаяло в воздухе. Сильви вытащил маленький контейнер, который Охотница уже видела. Именно там лежала рука, которую полицейские извлекли из озера.
Сильви поставил ящик на один из столов для вскрытия, нажал ногой на педаль, и над столом загорелся операционный светильник. Перед тем как открыть крышку, врач посмотрел на Охотницу:
— Когда я начал вскрытие, я думал, что все пройдет, как обычно: заключение о смерти от невыясненных причин, затем краткое описание останков для архива прокуратуры.
— А что вышло?
— Вышло, что я обнаружил пару странностей…
Сильви достал из ящичка заледеневшую руку и осторожно положил ее на стальную столешницу.
Казалось бы, Охотница уже видела руку на озере, когда хотела мысленно попрощаться с несчастной безымянной женщиной. Но в здешней обстановке все выглядело иначе, и к горлу подступил ком.
Судмедэксперты часто забывали, что остальные люди не привыкли так близко сталкиваться со смертью, поэтому Сильви продолжал говорить как ни в чем не бывало.
— Как мы уже знаем, на конечности присутствуют поражения, указывающие на воздействие течения, удары о камни и гальку. Но если присмотреться, есть еще кое-что…
Он указал мизинцем в перчатке на то, что имел в виду. Охотница задержала дыхание и наклонилась. На сгибе локтя виднелись два пересекающихся полукруга, похожих на полумесяцы. В отличие от остальных ран, эти отпечатки были ровные.
— Это еще что? — удивленно спросила Охотница.
— Следы укуса.
Сильви произнес это глухо, точно призрак. Охотница побоялась спросить, что дальше.
— Сила давления на кожу и радиус следов не оставляют сомнений, — продолжал Сильви. — И все же кое-что не сходится. Укус есть, но он выглядит как одна сплошная борозда, нет следов отдельных зубов.
— Должно быть, рыба какая-нибудь, — осмелилась предположить Охотница.
— В озере Комо нет рыб, которые могли бы оставить такой след.
— Тогда что это или кто?
— Понятия не имею, — признался целитель мертвецов.
— А ты показал это карабинерам?
— Я указал это в отчете, — ответил Сильви. — Но не стоит обольщаться. Обвинение предъявлять некому, так что версия о самоубийстве остается основной.
— Тогда зачем ты показал это мне?
— Потому что я подумал, что ты могла бы заняться личностью жертвы, — вдруг она и правда пострадала от мужа или любовника. И сейчас этот гад радуется, что ему все сошло с рук. — Сильви замялся. — Я уже несколько дней не сплю.
— Ты сказал, что странностей пара. Ты еще что-то накопал?
— Приготовься к неожиданному.
Охотница подумала, что отпечаток укуса на оторванной руке — это уже весьма неожиданно. Что же еще мог обнаружить Сильви? А тот направился к стойке с хирургическими инструментами. Охотница испугалась, что он вернется со скальпелем или бензопилой, но Сильви взял всего лишь фонарик.
— Человеческая кожа — белый лист, — сказал он. — И в некоторых случаях на ней можно прочесть такое, что не увидеть невооруженным глазом. Мы пользуемся ультрафиолетом, чтобы увидеть отпечатки или чуждые органические частицы на коже трупов… Но честно говоря, я не ожидал обнаружить вот это…
Он включил фонарик и щелкнул по педали, выключая верхний свет. В зале воцарилась темнота, лишь вокруг стола образовалось небольшое пространство, освещенное фиолетовым. Сильви поднес фонарь к руке и лучом прошелся до запястья.
На запястье, там, где еще секунду назад не было ничего, проступили очертания надписи — точно татуировка невидимыми чернилами:
Клуб «Блу».
FREE DRINK
[2]
28
Уже в шестнадцать лет ее мать работала моделью.
Она дефилировала в одежде от «Армани» и ездила по миру то на показы, то на съемки для журналов. Несмотря на юный возраст, все пророчили ей большое будущее. Говорили, что с таким запоминающимся лицом, острыми и одновременно загадочными чертами, она оставит след в мире моды. Однако уже к восемнадцати годам будущая госпожа Роттингер поняла, что в топ-модели ей не пробиться: нет в ней той изюминки, которая делает одних успешнее и удачливее других. Ее ждала карьера второразрядной модели, и в лучшем случае она могла рассчитывать на то, чтобы украшать своим присутствием приемы каких-нибудь богатеев. Преимущество по-настоящему востребованной модели — возможность пойти спать пораньше, в то время как те, что попроще, должны и дальше тусоваться, и ей подобная привилегия была недоступна.
Взглянув на жизнь, как она есть, девушка поняла, что ее единственная возможность — выставить свое пока еще цветущее тело на торги и поскорее найти мужа, который оценит ее подарок и обеспечит прекрасному телу соответствующий уровень жизни. Может, ей было бы достаточно стать добычей какого-нибудь низкорослого и коренастого парня лет тридцати, с сигарой в зубах и золотым «Ролексом» на запястье, — из тех парней, которые только и умеют, что вляпываться в истории, откуда им помогают выбраться папенькины деньги. Однако ей повезло: она влюбилась в молодого и многообещающего юношу из хорошей, обеспеченной семьи, а тот, в свою очередь, моментально потерял голову от любви к ней.
Инженер Роттингер говорил на шести языках. В юности он увлекался экстремальными видами спорта и завоевывал медали на соревнованиях по серфингу и гребле, даже вошел в олимпийскую сборную. После окончания нескольких престижных международных школ он отправился учиться в Стэнфорд. В сорок лет он уже владел холдингом стоимостью несколько сотен миллионов евро и был президентом благотворительной организации, которая занималась строительством школ и больниц в странах третьего мира.
