– И все же следует помнить об этом.
– Вы, наверное, скорее умрете, чем согласитесь со мной, правда, Харрисон? – смеясь, спросила девушка.
– Наверное, – сказал Макдональд, улыбаясь в ответ. – Мне нравится побеждать.
– Смысл жизни в том, чтобы выжить.
– В моем деле выживание и победа – это одно и то же.
– В таком случае вам следует поменять работу, – сказала Мэри Роуз.
– В споре не следует переходить на личности, – заметил Харрисон, проигнорировав ее последнюю реплику.
– А разве мы спорим?
– А что же мы, по-вашему, делаем?
– Стараемся уязвить друг друга. Харрисон рассмеялся.
– Так о чем у нас зашел спор? – осведомилась Мэри Роуз. Об этом Макдональд уже напрочь позабыл и решил наугад затронуть какую-нибудь тему.
– Мы спорили, чем отличаются наши взгляды на жизнь.
– Вот как? Но как же можно говорить об этом и не переходить на личности?
– Еще одно очко в вашу пользу, мисс Клэйборн.
– Все различия между нами я могу выразить буквально двумя словами, – сказала Мэри Роуз.
– Я тоже, – заверил ее Макдональд.
– Тогда я, будучи женщиной, начну первой, хорошо?
– Разумеется.
– Участие и наблюдение. Я живу, то есть непосредственно участвую в жизни. Вы же лишь наблюдаете за ней. Держу пари, что я угадала.
– В таком случае вы проиграли. Я хотел употребить другие слова – логика и абсурд, порядок и хаос, здравый смысл и безумие…
– Я вижу, юристы не прочь поговорить, не так ли?
– Да, некоторые из них.
– Вы понимаете, что назвали меня нелогичной и безумной?
– А вы только что сказали, будто я не живу, а лишь созерцаю жизнь? Ведь это неправда.
– Дождь пошел. По-моему, нам пора прервать наш спор. Небесный свод разорвала молния.
– Похоже, дела принимают скверный оборот, – сказал Харрисон.
– Наверное. В четверти мили отсюда есть пещеры. Мы успеем укрыться в них, если поспешим. Иначе тропа станет слишком опасной для Мак-Хью и Милли.
Харрисону не хотелось прерывать их разговор, но уже сгущались сумерки, и было бы глупо продолжать спорить под открытым небом. Он еще надеялся, что до наступления ночи они доберутся до гребня горы, возвышающейся над ранчо Клэйборнов. Если бы им удалось оказаться там засветло, лошади сумели бы найти дорогу к конюшне, руководимые лишь инстинктом и чувством голода. Что же касается ночи в обществе Мэри Роуз, то для Харрисона это представляло не меньшее испытание, нежели трудная дорога для лошадей.
Разумеется, он был готов вести себя как джентльмен – для него это давно уже вошло в привычку. Он дал слово Адаму и не собирался нарушать его. Впрочем, он не позволил бы себе никаких вольностей даже в том случае, если бы не был связан никаким обещанием. Харрисон невольно стиснул зубы, предвидя опасные соблазны, которые сулила ему подступающая ночь.
– Поторопитесь, Харрисон, – окликнула его девушка. – Дождь вот-вот хлынет как из ведра.
Харрисон решил, что она преувеличивает, но вскоре, когда он промок до нитки и промерз до костей, ему пришлось признать, что Мэри Роуз была права.
Пещера, в которой они остановились, представляла собой небольшое, вытянутое пространство, укрытое каменным козырьком. Они выбрали именно ее по двум причинам. Во-первых, она оказалась свободной, что было немаловажно, учитывая ночные повадки некоторых животных, обитавших в этой местности. Во-вторых, в ней было сухо.
Мак-Хью отказался последовать за Милли в глубь пещеры. Харрисон разнуздал жеребца и позволил ему остаться у входа. Но вскоре, когда Мэри Роуз развела костер из сучьев и веток, собранных Харрисоном, конь передумал и отправился вслед за кобылой. Перед этим Макдональд в течение десяти минут безуспешно пытался зажечь сырой хворост, но Мэри Роуз добилась успеха, составив сучья и ветки пирамидой и использовав для растопки найденные ею в пещере сухие листья.
Харрисон тщательно обтер лошадей, затем набрал воды в импровизированное ведро, которое сделал из предусмотрительно захваченного с собой куска холста, и напоил сначала Милли, а потом Мак-Хью. Тем временем Мэри Роуз высушила, насколько это было возможно, постельные принадлежности и устроила две постели.
Харрисон собирался лечь с противоположной стороны, но решил не спорить, понимая, что девушка права – если они не хотят замерзнуть ночью, им придется согревать друг друга.
Сняв обувь, девушка отошла от костра, вытащила из-за пояса юбки револьвер и сунула его под свое одеяло.
Харрисон остановился у огня, пытаясь согреться.
– Вам часто приходилось ночевать в лесу? – спросил он.
– Нет.
– Вы ведете себя так, словно для вас это привычное дело.
– Я предпочитаю спать дома, но если надо переночевать в лесу И не замерзнуть, нетрудно сообразить, что надо делать.
– Вы не очень-то изнеженная.
– О Господи. А что, по-вашему, я должна быть такой?
Харрисон покачал головой. Мэри Роуз был непонятен мир, в котором он жил, – мир, в котором женщины падали в обморок по любому ничтожному поводу, а репутацию человека могли разрушить самые никчемные сплетни. Разумеется, стандарты поведения в английском обществе были продиктованы не кем иным, как королевой Викторией, сделавшей особый акцент на таких нюансах, как необходимость тщательно обдумывать каждый свой шаг, здравомыслие и осторожность. Но если сама она продемонстрировала всему миру умение мыслить оригинально и независимо, то английские женщины, с которыми Харрисону доводилось общаться, даже в таких мелочах, как развлечения, зависели от других людей.
Знакомство с Мэри Роуз Клэйборн для Харрисона было равносильно струе свежего воздуха в душной комнате. До сего дня он не верил, что девушка может позаботиться о себе, но сейчас он понял, что многие его представления о ней были ошибочными.
До Харрисона стало доходить, что, вероятно, здравый смысл был свойствен ей в гораздо большей степени, чем он думал.
Между тем Мэри Роуз принялась раздеваться. У Харрисона едва не подкосились колени. Неужели девушка настолько наивна, что не понимает самых простых вещей?
– Ради всего святого, что вы делаете?
– Раздеваюсь. А что?
– Наденьте сейчас же блузку.
Мэри Роуз не обратила на его слова ни малейшего внимания. Сняв одежду, она наклонилась и принялась стаскивать с себя носки, стоя на одеяле, чтобы не испачкать ноги.
Вскоре она выпрямилась и с улыбкой посмотрела на Макдональда.
Ей показалось, что взгляд Харрисона прикован к ее медальону.
– Красивый, правда? – сказала она.
