Когда Володя рассказал нашему общему другу, что мы снова вместе, друг совсем не порадовался за нас: он считал, что с Олей Володе было бы лучше. Но случилось так, как случилось. Неисповедимы пути Господни. А друг меня удивил – и не он один.
Чуть позже из наших разговоров с мужем я узнала, что некоторые наши общие знакомые рассказывали ему обо мне разные неприглядные небылицы. Володя слишком хорошо меня знал, чтобы им поверить, но сам факт желания очернить человека ложью меня тогда неприятно удивил.
Наша новая жизнь
Снова вместе
Мы стали взрослее, исчез щенячий восторг от того, что мы просто рядом. Но стало понятно, что, при всех невероятных различиях, мы дополняем друг друга. Однажды Володя признался, что чуть не умер, когда мы были врозь. Подробностей я выяснять не стала, но в семье появилась тема алкоголя, тяжелая и трудная тема.
Володя, человек по природе открытый, окунувшись в кинематографический мир, приобрел массу друзей и искренне восторгался талантами каждого. Мы стали встречать Новый год в Доме кино, ходить туда на премьеры, а летом ездить в Пицунду – в Дом творчества кинематографистов. Володя был знаком со всеми, и все были знакомы с ним. После трудных лет в школе-студии, после аспирантуры, не дающей права снимать, и, наконец, после всех переживаний, когда безжалостно смыли его фильм к 50-летию ВГИКа, Володя снял наконец свою первую полнометражную картину. «Розыгрыш» положительно оценила критика, фильм пользовался огромной популярностью в молодежной среде, его юные артисты сразу стали звездами, а сам Володя получил Государственную премию. Он имел полное право чувствовать себя своим в таком желанном и таком талантливом кинематографическом мире и держать себя на равных с коллегами. Он был счастлив, и я была рада за него. Володя старался меня со всеми познакомить и каждого нового друга представить в самом выгодном свете.
Кинематографисты – особая нация, анклав на карте остального творческого мира. Внутри него легко уживаются мощные мыслители и пустомели, таланты и случайные люди. Они то и дело пересекаются: где-то вместе снимались, или гастролировали с программой «Товарищ кино», или в свободное от съемок время выходили на одну сцену. Они легко делятся друг с другом своими секретами, секреты вскоре становятся известны всему киносообществу и перестают быть таковыми. Они быстро ссорятся и так же быстро мирятся. Они открыты для любого общения. Может сложиться впечатление, будто внутренний мир этих удивительных людей, любимцев публики, распахнут для каждого желающего на него взглянуть. Но это совсем не так. Далеко не любому доступна эта открытость – только для своего круга. Возможно, это только способ существования в огромном сообществе конкурентов – не раскрывая глубин своей души. Потому и может показаться, что глубин никаких не существует.
Театр устроен по-другому. Народу там меньше: в нашей труппе, например, всего 50–60 человек, работают люди подолгу на одном месте и каждого со временем хорошо узнаешь и в соответствии с этим опытом выстраиваешь отношения. Но киношников много больше. В просторном ресторане Дома кино все ходят от стола к столу, чокаются, целуются, делятся новостями. На кинофестивалях народу еще больше, все знают друг друга, все знают друг про друга: кто напился, кто женился, кто развелся, кто где снимается.
Мне все это разношерстное сообщество показалась цыганским табором: я по природе своей человек закрытый, быстро устаю от толпы и не то что дружить, а просто быть в курсе текущих дел большого количества людей мне не под силу. Думаю, что и меня этот мир, чувствуя мою настороженность, не жаловал. В нем легко становятся близкими едва знакомые, сразу переходят на «ты», а для меня это всегда проблема: мое «вы» многих обижало. Особый мир, особые отношения. Помню, как про одного кинодеятеля Фридунские сказали: «Мы его не уважаем, но очень любим!» И, пожалуй, это самая верная формула существования кинематографического мира. Но мне этот мир близок не стал: я попала в него уже сложившимся человеком и чувствовала себя там неуютно. Конечно, это свойство характера – и, возможно, я не сумела оценить по достоинству простоту, легкость и щедрость, с которыми меня приглашали в свой мир, где запросто можно стать своей, если тебя приглашают. Володя стал своим сразу – я так и не стала никогда.
Володя любил чужие премьеры, восторженные поздравления после них, он вообще любил посиделки с друзьями и задушевными разговорами. Мне это всегда было в тягость, и мы в этом смысле с трудом понимали друг друга. Мы начали узнавать, насколько мы разные, и учиться жить, учитывая это.
«Москва слезам не верит»
После успеха «Розыгрыша» Володя искал материал для следующего фильма, искал тщательно, понимая, что успех первой картины заставит пристальнее смотреть на вторую. Вдруг первый успех – случайность, везение? – это не такой редкий случай. А вот если и второй фильм получится, тогда можно говорить о серьезном художнике.
Прошло года два, и однажды Володя рассказал, что обратил внимание на сценарий, написанный для конкурса фильмов о Москве. «Никто им почему-то не заинтересовался, а мне, – сказал Володя, – кажется любопытной история… Если доработать, кое-что переделать, может получиться интересная вещь». Автором был Валентин Черных, которого Меньшов неплохо знал, снимался в картинах по его сценариям – «Человек на своем месте» и «Собственное мнение»».
Позже Володя дал мне сценарий почитать, я прочла, и он мне не понравился совсем, показался грубым, плоским, где все «по верхам», и Володя, выслушав мое мнение, понес его на суд великим сценаристам, любимым Фридунским. Им сценарий тоже не понравился, но Володя не сдавался, уверяя, что после поправок все изменится к лучшему.
Со списком из сорока четырех поправок Володя отправился к автору, но Черных, ознакомившись с предложениями Меньшова, сказал, что менять ничего не хочет, что это огромная работа: чем сидеть над поправками, ему проще написать что-нибудь новое. «Хочешь, поправляй сам, – сказал он, – но автором останусь я один».
Изначальный сценарий Черныха был опубликован в «Искусстве кино», так что можно его прочесть, сравнить с фильмом.
И Володя начал поправлять сам, работал увлеченно, долго, сценарий видоизменялся, разрастался и превратился в двухсерийный. По ходу дела он говорил, что может получиться интересная роль для меня, хотя это и не совсем мое амплуа – в институте и театре я играла в основном иностранок и классических героинь.
И вот сценарий готов, и Володя дал почитать его мне, я прочла, и он снова мне не понравился. Да, новый вариант стал лучше, объемнее, глубже, все пазлы сложились – а все равно мне это было не близко, и героиня тоже мне не понравилась.
Володя смолоду записывал в маленькие записные книжечки, которые всегда носил с собой, наблюдения, любопытные моменты, остроты, случайно услышанные смешные фразы. Народ у нас с юмором, припечатать острым словом умеет, так вот эти записные книжки очень Володе пригодились в правках сценария – кое-что из них перекочевало к Людмиле и Гоше. Катерина же и остроумием не отличалась, и вообще написана «положительной героиней», а это самое неблагодарное амплуа. Положительных героинь играть тяжело – зацепиться не за что: все у них правильно, они хорошие, без изъянов, только любят почему-то плохих, как и в жизни.
