Володя Баталову позвонил, предложил прочитать сценарий. Баталов сценарий прочел и от съемок отказался, сославшись на занятость во ВГИКе и дела в Союзе кинематографистов. Но, к счастью, через пару дней Алексей Владимирович, перечитав сценарий, перезвонил Володе и дал согласие. Эта новость вызвала в группе всеобщее ликование.
Работа над фильмом была трудной: тема представлялась немодной. В соседнем павильоне Тарковский снимал «Сталкера»: вот это – тема модная, а тут какие-то девчонки со своими любовями… Так думали многие в нашей группе. Оператор Игорь Михайлович Слабневич, уважаемый оператор, до «Москвы…» пять лет снимал танки, работая на картине «Освобождение». После военного оборудования перейти на женские лица непросто, особенно если ты относишься к работе как к халтуре. Слабневич любил выпить, нередко приходил на площадку нетрезвым, во время съемок добавлял и потому мог позволить себе оскорбительные реплики: снимаем какое-то дерьмо. Слабневич был фронтовиком, с Меньшовым разница в возрасте – двадцать лет, и Володя относился к Слабневичу с уважением, сам пригласил его на картину и поставить на место не считал возможным.
Снял Слабневич наши лица, прямо скажем, не лучшим образом. Ира Муравьева, увидев себя на экране, расплакалась. Я не расплакалась, потому что весь период работы над картиной держалась как партизан. Тяжелее, чем мне, было разве что самому Володе: он называл себя одиноким бегуном на длинной дистанции, и это было правдой.
Когда что-нибудь на съемках не ладилось, от режиссера всегда доставалось мне. В том числе и потому, что Володя думал, будто все считают, что роль Катерины досталась мне по блату. Возможно, так никто и не думал, но Володе так казалось. И на его несправедливые претензии я ничего ответить не могла, потому что понимала, это будет выглядеть как свара между мужем и женой. Не могла я и возразить, если меня что-либо не устраивало, скажем, в гриме или костюмах. Молчала, что бы ни происходило: запретила себе реагировать, понимая, что Володе сейчас тяжелее всех.
Потом в группе заметили, что я невольно стала «мальчиком для битья», и, когда что-нибудь не ладилось, «светики» (так ласково называют осветителей) прятали меня от Меньшова. Я была им благодарна, хотя мы все – и я и светики – относились ко всей этой ситуации с юмором.
Когда фильм вышел, старожилы говорили, что такие очереди в кассы не выстраивались со времен «Чапаева» и «Тарзана». Через два дня после премьеры Володя вышел из метро «Пушкинская» и увидел площадь, заполненную народом. Он не сразу даже понял, что это очередь на наш фильм. Очередь была огромной, и последним в ней стоял сам Александр Сергеевич. И это в феврале, который в 1980 году выдался лютым. И так происходило по всем городам и весям Советского Союза. Невероятный успех! Но… только среди зрителей.
Киносообщество отвернулось от картины с презрением, рецензии выходили уничтожающие, на одном из собраний «Мосфильма» даже решили обсудить неприличный успех «Москвы…», и Райзман, тот самый замечательный Юлий Яковлевич Райзман, у которого я позже снимусь во «Времени желаний», выступил с пламенной речью, утверждая, что «Москва слезам не верит» – позор «Мосфильма» и «надо с этим что-то делать»! И множество режиссерских голосов, в присутствии сидевшего на собрании Меньшова, поддержало Райзмана криками: «Да! Правильно! Позор!»
Михаил Александрович Ульянов на встречах со зрителями уговаривал их не ходить смотреть эту глупую и позорную сказку. Тот самый Ульянов, который сам вышел, как говорится, «из народа»…
Меньшов ходил черный и даже дошел до мысли: «Зачем, зачем я сделал это кино?»
Очереди у касс не становились меньше, люди смотрели картину по несколько раз, но журналисты, киноведы, весь «кинематографический мир» – никак не унимались. От коллег-режиссеров можно было услышать, что такое кино способен сделать любой: просто вкус и чувство собственного достоинства не позволяют снимать подобную пошлятину на потребу публике.
Где-то через год после выхода картины «Мосфильм» заплатил режиссерам Меньшову и Митте вторые постановочные за «Москва слезам не верит» и «Экипаж». Оба фильма обожали зрители, они принесли большие деньги государству и, поощряя успешное в прокате кино, «Мосфильм» бросил клич режиссерам: снимайте зрительские фильмы и зарабатывайте! И кое-кто даже бросился снимать, забыв про тонкий вкус и оскорбленное достоинство. Только почему-то ничего стоящего в популярных жанрах, востребованных публикой и обеспечивающих прибыль, на экраны СССР больше не вышло. Повторить или даже приблизиться к успеху Меньшова и Митты не удалось.
Наше кино отметили Государственной премией СССР, множеством других премий, в том числе учрежденных зарубежными прокатчиками. Я получила приз «Сан-Мишель» в Брюсселе, и, наконец, фильм удостоился «Оскара», что вызвало у нашего киносообщества шок и злобное шипение: мол, и в Штатах совсем с ума посходили, такой дешевке «Оскар» присуждать! Сейчас молодые кинематографисты не могут поверить, что с таким энтузиазмом травили картину, ставшую классикой отечественного кино. Спрашивают Володю: «Неужели это правда?» Увы, правда, очень горькая для нас.
Мы в те времена к зарубежным наградам относились спокойно. Прекрасный советский кинематограф не слишком интересовал зарубежные страны, и редкие заграничные награды нашим фильмам ничего не меняли в жизни их создателей. Да и материальная сторона вопроса не главенствовала: продавали наше кино за рубеж по очень скромным ценам. Но на фоне разгромных рецензий в прессе и оскорбительных высказываний выдающихся деятелей искусства каждая, даже самая незначительная награда «Москве…» согревала истерзанное сердце моего мужа, а меня – наполняла радостью. Потому и «Оскар» я восприняла как награду за долгое и тяжелое страдание Володи, который хотел подарить людям светлый, добрый, сердечный фильм, какой, по его выражению, «сам хотел бы посмотреть». И у него это получилось, и люди приняли его подарок, но Володя хотел понять, почему же его работу не принимают собратья по киноискусству? Некоторые друзья говорили нам, что это зависть, некоторые близкие друзья после выхода фильма перестали быть друзьями, а Володя не мог поверить, что дело в одной только зависти.
Вначале стало известно, что мы попали в номинацию на присуждение «Оскара». И это уже стало в каком-то смысле победой, ведь Володино имя оказалось в одном списке со звездами кинорежиссуры: Акира Куросава (Япония), Франсуа Трюффо (Франция), Карлос Саура (Испания), Иштван Сабо (Венгрия), Владимир Меньшов (СССР). И позже мы получили письмо из оскаровского комитета: нас приглашали присутствовать на торжественном вручении главной кинематографической награды земного шара, как воспринимают ее многие. Приглашали господина Меньшова с супругой. Отель, питание, напитки, пропуск на интересующие мероприятия и, разумеется, на церемонию вручения – все это комитет нам гарантировал, а вот дорогу требовалось оплачивать самим. С этим приглашением Володя отправился на прием к руководителю Госкино, Филиппу Тимофеевичу Ермашу. Денег у нас на билеты не было, да и вообще без первого лица советской кинематографии поездка в Америку состояться не могла. Ермаш посмотрел список претендентов и с усмешкой сказал, что аутсайдер здесь очевиден: ехать незачем. И Госкино послало в США письмо с извинениями: мол, господин Меньшов с супругой на церемонию прибыть не могут в связи с «невероятной занятостью режиссера».
