На роль Аленушки обычно назначались три исполнительницы, потому что это был единственный наш детский спектакль, его играли часто, а в каникулы даже трем Аленушкам приходилось тяжело. Каждый день в 10 утра начинался первый спектакль (и первого января тоже!), а в 13:30 – второй. Но в конце мая из Аленушек в наличии осталась я одна – и то в декретном отпуске. Куда делись две другие, уже не помню.
На уговоры нашей завтруппой я лишь растерянно пролепетала, что она давно меня не видела: сейчас мое положение спрятать трудно. Но страх подвести театр оказался так велик, что эта отважная женщина сказала: «Верочка, русская красавица всегда была крупной женщиной». Смешно! Из «крупного» у меня был только живот, все остальное оставалось хрупким и узким: и плечи, и руки, и бедра. Когда Юля родилась, я ушла из роддома в тех же вещах, что ходила до беременности. Но завтруппой умоляла, просила выручить, говорила, что иначе катастрофа, и я сказала: «Хорошо, давайте попробуем…»
В означенный день я приехала в театр, чтобы примерить костюм и оценить, насколько это вообще возможно. В сарафан Аленушки я влезла, расстегнув все пуговицы до пупа, которые, к счастью, располагались спереди. Костюмеры приготовили басочку – короткую жилетку на широких бретелях, плотно присборенную на груди и расшитую бисером. Она своими сборками уравновешивала живот.
Уравновешивать она, конечно, уравновешивала, но то, что Аленушка беременна, мне казалось, видно невооруженным глазом. Однако костюмеры с завтруппой уверяли, что мне потому так кажется, что я привыкла играть, будучи тоненькой, и что на самом деле живот не так уж и заметен. И русская женщина, повторяли мне прежний аргумент, это «всегда крупная женщина», а главное – спектакль отменять никак нельзя!
Таким образом, на этот раз Аленушка оказалась не стройной березкой, а «русской красавицей» с большой грудью и животом. Спектакль я сыграла, и даже приняли его хорошо, но не заметить, что Аленушка беременна, на мой взгляд, было просто невозможно: женской части зала – уж точно!
Нашлись бывалые, разбирающиеся в деликатном деле люди, которые уверили нас, что, судя по форме живота, родится мальчик. И мы придумали ему имя Егор.
Все предсказанные врачами сроки уже прошли, но мы без паники продолжали ждать и готовиться к появлению нового члена семьи. Девушка-актриса, с которой я делила комнату, к тому времени уже получила свое жилье, и я осталась одна. «Общежитие не для семейных», – частенько попрекали меня в театре, но в связи с моим положением временно оставили в покое. Муж перебрался из общежития ВГИКа, и мы вместе обустраивали жилье: перегородили комнату пополам большим общежитским шкафом «Хельга» – получилось, будто у нас две комнаты. Обратную сторону «Хельги», ставшую стеной «детской», нам разрисовала диснеевскими картинками студентка-художница из ВГИКа.
Работы по дому было много: мы решили выбросить старые вещи, которые оставили за ненадобностью прежние поколения живших в общежитии актеров, – ими были забиты два встроенных шкафа в коридоре. Там лежали рваные портфели и сумки, съеденные молью куртки, поношенная обувь. Кстати, чьи-то старые валяные ботинки однажды нас очень выручили, когда Володя поехал зимой на неделю в Якутск. Он нашел какую-то подработку на якутском телевидении, а у него были только одни туфли на тонкой подошве и пальто на рыбьем меху…
Мы вымывали шкафы, собирали хлам до поздней ночи, и теперь он лежал кучей, приготовленный к выносу на помойку. Жили мы на девятом этаже, наш маленький балкончик смотрел сверху на огороженную мусорную площадку с большими баками для отходов. Мой муж вышел на балкончик покурить, в руках у него оказалась старая дамская туфля на шпильке, предназначенная на выброс. Володя прицелился – и пульнул туфлю в мусорный бак. Уже стемнело, и мы не увидели, попал ли он, но где-то через час раздался звонок в дверь – на пороге стоял милиционер со злосчастной туфлей в руке. Он вошел и заявил, что вычислил: именно с нашего балкона запустили туфлей, покушаясь на его жизнь, и поэтому он должен Володю арестовать.
Перепугались мы ужасно, но на резонный вопрос, зачем бросать средь ночи обувь с тонким острым каблуком с девятого этажа, ответить не смогли. Мы показывали на мой живот, на кучи мусора, на таз с тряпкой и уверяли, что нам совсем не до покушений на милиционерову жизнь. И в конце концов мой перепуганный вид, зеленый цвет лица, внушительный живот и сбивчивые оправдания вынудили его снять обвинения. Оглядев напоследок наше весьма скромное жилище, милиционер удалился, а у меня в шесть утра начались схватки, чему наверняка способствовал испуг накануне. И пешком мы отправились в роддом: он находился неподалеку.
Родилась Юля не через девять месяцев, как положено, а через десять, но, если бы не инцидент с милиционером, наша дочь появилась бы на свет, возможно, еще позже.
Как я ни старалась, чтобы это произошло в воскресенье, Юля родилась в два часа пять минут в ночь с воскресенья на понедельник. Слова песни из «Бриллиантовой руки»: «Видно, в понедельник их мама родила» еще долгое время вызывали во мне чувство вины.
Красавица
Моя девочка оказалась самой крупной в нашей палате: рост 54 см, вес 4 кг. Все остальные детки – максимум трех килограммов весу, слабенькие, красненькие и сморщенные, а моя сразу выглядела красавицей, с гладким личиком и длинными, тонкими пальцами рук. Детенышей приносили запеленутыми, и потому ручки были видны, а ножки нет. Волосы моей красавицы оказались длинными и черными. Я смотрела на нее потрясенно – это была моя абсолютная копия, только волосы черные, а не русые.
Володя проводил меня в роддом рано утром, а потом все время звонил из ВГИКа в справочную, чтобы выяснить, что и как. Ему исправно отвечали, что ничего и никак. Вечером он приехал в роддом, поскольку справочная уже не отвечала, но все двери оказались закрыты. Володя долго ходил под окнами и ушел ни с чем, а ранним утром опять умчался на съемки. А дальше рассказывали уже его однокурсники, ставшие свидетелями звонка в справочную, когда Володе сообщили о росте и весе девочки. Мой муж впал в ступор, и на том конце провода забеспокоились: все ли с ним в порядке? Тогда он взревел и заявил, что у него вообще-то мальчик! Ребята очень жалели, что у них под рукой не оказалось камеры, чтобы снять лицо Меньшова, пылающее благородным гневом: молодой отец требовал отнестись к его вопросу не так халатно. Через некоторую паузу, перепроверив, в справочной подтвердили, что у него родилась дочь. Он был возмущен предельно глупой и абсолютно недостоверной информацией! И поехал разбираться на месте. И только получив сведения о росте и весе девочки в третий раз – уже в роддоме, – ему пришлось с этой новостью смириться. Володя возмущался не потому, что мечтал о сыне, хотя, возможно, и мечтал: просто мы полностью доверились «знающим людям», которые утверждали, что будет мальчик, и мы прочно сжились с этой мыслью.
Когда уже у нашей дочери родился наследник, наш внук, Володя отнесся к нему по-дружески и по-мужски. А когда родилась внучка, он превратился в теплый и мягкий пластилин – эта крошечная девочка сразу получила наименование «ангел мой» и могла вить из деда веревки. Он вечно стоял перед ней с блаженной улыбкой на лице. Таким просветленным, – когда звучало внучкино имя «Тася», – мы с Юлей мужа и папу не видели никогда.
