Я думала только о Юле и радовалась, что у меня к тому времени появилась подруга Ася Кулешова. Ася тоже приехала на гастроли с дочкой и была не так активно занята в репертуаре. Увидев, в каком я состоянии, она безо всяких моих просьб взяла Юлю под свое крыло. С утра они втроем – Ася, ее дочь Аня, чуть постарше Юли, и сама Юля – ездили на море, потом обедали, потом еще как-то развлекались. Юля приходила в наш номер только ночевать. Я это крепко помню и остаюсь Асе благодарной по сию пору.
Я проболела все гастроли в Риге и еще долго лечилась в Москве: почему-то в рижской поликлинике мне не сделали бакпосев, не взяли мазок из горла, и только в Москве выяснилось, что нужны антибиотики другой группы. С врачом мне в Риге не повезло, но повезло с подругой.
Когда Юле было месяца три, я получила поддержку от другой своей подруги – Тани Коруновой. Я выбивалась из сил с пеленками, подгузниками, стирками, глажками, а у Тани была уже двухлетняя дочь, и она понимала, каково на первых порах молодой маме. Таня просто пришла, перестирала пеленки и подгузники, а меня, пока Юля спит, попыталась выгнать погулять. Но я была рада просто посидеть без движения, пока Юля спит, а Таня в это время вместо меня стирает. Тани уже нет на свете. Царствие ей Небесное. Я все помню и тоже до сих пор благодарна за тот глоток воздуха.
Дети до пяти лет в Советском Союзе летали с родителями бесплатно, но потом полагался полноценный авиабилет. Юля об этом знала и ждала своего пятилетия, считая билет на самолет подтверждением взрослости. И вот 28 июля мы отпраздновали ее пятилетие, а через три дня нужно было лететь на гастроли. Театр не обязан платить за проезд родственников своих артистов и, конечно, пришлось оплачивать Юлино путешествие самим. Не просить же ребенка врать, делать вид, что ему четыре. Тем более что ребенок светится от счастья и докладывает, что ему уже целых пять лет, всем, кто проходит мимо!
В этот раз Юля летела на своем индивидуальном месте, с гордо поднятой головой, прямой спиной, с настоящим билетом в руках, крепко держа его в кулачке весь перелет и ощущая себя полноправным членом нашего «экипажа»!
У маленькой Юли была страсть к драгоценностям, свадебным аксессуарам (фате и белым платьям), да и к самим невестам. Когда Юля видела свадебный кортеж на улице или фото невесты в журнале, она вначале издавала восторженный пиратский клич, а потом замирала в благоговении и, не шевелясь, разглядывала невесту. Зная эту страсть, однажды я решила вместо сказки почитать пятилетней Юле повесть Пушкина «Метель». Повествование о невесте, метели и неудавшемся венчании Юля слушала зачарованно, не шелохнувшись, не произнеся ни звука. События повести произвели на нее ошеломляющее впечатление, она ни о чем меня не переспросила и абсолютно правильно все поняла.
Недавно мы с Юлей почему-то вспомнили это чтение на ночь, и выяснилось, что она до сих пор помнит нюансы своих тогдашних переживаний.
Когда Юля приходила ко мне в гримерную, вся бижутерия, которую костюмеры аккуратно раскладывали на моем столике перед спектаклем, вначале украшала шейку и маленькие пальчики Юли. Однажды на гастролях в Сочи с ее пальчика свалилось кольцо и мгновенно исчезло в опилках, которые остались в здании после ремонта. При этом присутствовали несколько моих коллег, и все они бросились разгребать опилки. Увы! Кольцо как сквозь землю провалилось! И мне было ужасно жалко этого кольца, кольца с историей. История такая.
Однажды после спектакля «Невольницы» на гастролях в Риге я вышла из театра со служебного входа. Выхожу я обычно не торопясь – разгримировываюсь, переодеваюсь – так отдыхаю… В тот вечер, выйдя из театра, я увидела женщину, явно меня поджидавшую. Всегда чувствую неловкость, что меня долго ждут: знала бы, что ждут, обязательно бы поторопилась! А с другой стороны – меня это радует. Если человек готов ждать, значит, спектакль его взволновал и он хочет или спросить о чем-то важном, или выразить переполняющие эмоции, или сказать что-то волнующее о себе. Так действительно случается довольно часто. Поджидавшая меня женщина подошла и сказала:
– Жду вас, просто не могу уйти! Прошу, пожалуйста, только ответьте мне честно! У вас кольцо в последней сцене – оно настоящее или бижутерия? Оно так ярко блестит!
Я несколько минут не могла понять, о чем дама меня спрашивает, а когда поняла, не могла поверить, что можно было так долго ждать актрису, чтобы спросить о такой ерунде.
– Это бижутерия, – ответила я спокойно, а потом еще долго размышляла о том, как непредсказуема бывает зрительская реакция.
У героини на сцене сердце разрывается от горя, а дама смотрит только на блестящее кольцо, и разорванное сердце ее совершенно не волнует. Что это? Неудачно сыгранный спектакль? Да нет, зритель очень горячо принял спектакль! Ну, а кольцо с тех пор стало «с историей». Я его долго не надевала, а потом, если играла героиню состоятельную, стала надевать и всегда помнила, что однажды оно меня переиграло. Именно это кольцо и свалилось в опилки с Юлиного пальчика. Но я ее не ругала. Я вообще ее не ругала ни за что: ни за разбитую посуду, ни за потерянные или испорченные вещи. Я боролась только за то, чтобы она меня не обманывала. Это мне казалось и кажется важным до сих пор, но добиться этого получалось не всегда.
Было время, когда Юля, оставшись дома одна, надевала появившиеся у меня золотые цепочки и колечки, выходила из квартиры к подъезду и говорила сидящим там бабушкам, что это ей папа подарил. Узнали мы об этом совершенно случайно от соседки, посоветовавшей прятать золотые украшения подальше от детских ручонок.
Если Юля оказывалась на спектакле «Квадратура круга» по пьесе Катаева, она всегда приходила в антракте на сцену и, стоя за закрытым занавесом, в декорациях, выпивала стакан молока и съедала котлету. Котлета и молоко были «исходящим реквизитом»: так в театре и кино называются предметы, задействованные в сцене по ходу пьесы или фильма.
«Исходящий реквизит» ставили загодя в ящик буфета, а по ходу пьесы моя героиня Людмилочка наливала голодному герою молока из кувшина и угощала котлеткой. Котлеток было две, сцена происходила ближе к концу акта, и до закрытия занавеса герой успевал съесть только одну и выпить полстакана молока. Вот тут, в антракте, и появлялась Юля, и реквизиторы угощали ее оставшейся котлетой и наливали новый стакан молока. Это стало ритуалом для «Квадратуры круга»: реквизиторы всегда меня заранее спрашивали, будет ли Юля сегодня пировать, и огорчались, если она на спектакль в этот день не приходила.
Вообще дочка любила поесть вне дома. Если шел спектакль, где не было «исходящего реквизита», мы с Юлей, прежде чем идти гримироваться, обязаны были посетить актерский буфет и чего-нибудь там отведать. Если шли на спектакль в другой театр, то посещение буфета, уже зрительского, в антракте, оставалось обязательным. Не знаю, почему ей это так нравилось: папа прекрасно готовил, она с удовольствием ела и его деликатесы, но тем не менее, даже когда я приходила забирать ее из школы, она просила меня зайти в школьный буфет и там поесть. На мои уговоры, что дома папина жареная картошка и борщ и это вкуснее, чем взятая в буфете бледная котлета с засохшим рисом, ребенок не реагировал и уплетал общепитовскую еду за обе щеки.
