Я считала, что Радомысленский, как человек, как джентльмен, как ректор и, наконец, как Папа Веня, должен был меня предупредить. Ведь мы же не только в ответе за тех, «кого приручили», мы в ответе и за свои слова. Я помнила о его первоначальной доброте ко мне: и как он меня приветил в первый раз, когда я опоздала на экзамен, и как он сдержал слово, когда я приехала через год и меня, минуя консультации и первый тур, внесли в список на второй… Я все помнила, помню до сих пор и испытываю благодарность к нему, но ожог от предательства оказался так силен, что я больше никогда не хотела его видеть.
Много позже «знающие» театральные люди объяснили мне, в чем было дело. Литературной частью МХАТа в это время заведовал известный драматург Михаил Шатров. Он был женат на Ирине Мирошниченко, моей сокурснице, и вполне естественно, говорили «знающие люди», что при распределении выбор пал на нее. Тем более она действительно была очень способной студенткой. Возможно, дело в этом. А возможно, это лишь досужие домыслы. Но случилось так, как случилось, и случившееся принесло мне много страданий, но в будущем все оказалось «к счастью».
Если бы я распределилась во МХАТ, неизвестно, как сложилась бы моя судьба. Неизвестно, как скоро я получила бы главную роль. А в театре им. Пушкина, где я в результате оказалась, сыграла главную роль в первый же год. Моя карьера складывалась там благополучно: ролей доставалось много, и они были интересными.
Да и муж мой вряд ли бросился бы к Михаилу Ромму в надежде поступить на его режиссерский курс во ВГИКе… Все сложилось к лучшему – только мы этого тогда не знали. Перед нами открылась дорога жизни с абсолютной неизвестностью впереди. И ни одной подсказки, куда шагать, где приютиться, где работать, где взять деньги…
Курс наш считался талантливым, но он не был дружным, а потому и расстались мы без печали. Через много лет наш бессменный староста решился нас собрать, отметить какую-то годовщину. Мы собрались, но не в полном составе, и не могу сказать, чтобы искренне радовались. Была и вторая попытка собраться: и все прошло так же безэмоционально. Больше мы не собирались.
Судьба была к некоторым из нас милостива и подарила любовь зрителей и государственные награды. Ирина Мирошниченко, Андрей Мягков, Анастасия Вознесенская, Владимир Меньшов, Вера Алентова – народные артисты России.
Благодарность моя нашей замечательной школе-студии осталась в душе навсегда. Она научила меня многому и щедро отдала мне все, что имела.
Мой театр
За время учебы в школе-студии я ни разу не была в театре имени Пушкина, не видела ни одного спектакля, он совершенно не входил в сферу моих интересов. Но случилось так, что только сюда я успела попасть на показ, – ребята, окончившие студию на пару лет раньше нас, подсказали, что в этом театре еще пару дней будут смотреть молодежь. Театр Пушкина оказался последним и единственным шансом остаться в Москве, остальные столичные театры набор артистов завершили.
Уверенная в своем распределении во МХАТ, я нигде не показывалась и даже не готовила материал для показа. По большому счету идти мне было не с чем. К тому же я заранее стыдилась возможной неловкости: спросят, чем привлек меня театр Пушкина, а ответить будет нечего. Но жгучая обида, оскорбленное достоинство и острое, непоколебимое желание остаться в Москве заставили меня броситься на Тверской бульвар в театр Пушкина почти наобум, со студенческой работой, подготовленной когда-то для экзамена по фехтованию. Это, конечно, была авантюра – прийти в драматический театр с боем на шпагах, пусть и поставленным знаменитым Немеровским. Текста номер почти не содержал, показывала я его с сокурсником Димой Чуковским, внуком Корнея Ивановича, и составить представление о моих драматических способностях отрывок не позволял. Но звезды благоволили: главный режиссер Борис Равенских считал способность убедительно двигаться на сцене, петь, танцевать и фехтовать важной актерской добродетелью. И еще одно везение: второй режиссер, Оскар Ремез, сидевший на показе, узнал меня по студенческому спектаклю и зашептал Равенских, что именно эту девочку приглядел в качестве героини для своего спектакля, готовящегося к постановке в новом сезоне. Так в 1965 году я пришла работать в театр имени Пушкина, полагая, что задержусь в нем ненадолго.
Запах эпохи
Немного оглядевшись и ближе познакомившись с коллегами, я начала понемногу узнавать уникальную историю театра имени Пушкина, оказалось – это бывший Камерный театр. Что значит «бывший»? Какой такой «камерный»? Откуда он взялся?
Камерный театр расформировали в 1949 году, когда мне было 7 лет, и я ничего не слышала о нем, хотя много читала о театральном искусстве. В школе-студии МХАТ никто из педагогов даже вскользь не упоминал о Камерном театре, его создателе Александре Таирове и главной звезде его сцены Алисе Коонен, хотя нам преподавали историю и русского, и советского, и зарубежного театров. Педагогов наших обвинять не стоит: в 1949 году, после закрытия и переименования, Камерный театр, по сути, исчез как явление, его изъяли из образовательных программ, вычеркнули из истории. А книга Таирова «О театре» еще не была издана, и воспоминания Алисы Коонен «Страницы жизни» не окончены.
В 1949 году актеры, работавшие с Таировым, перешли в театр имени Пушкина. Все, кроме Коонен. Она больше никогда не переступала порога нового театра.
В 1965-м, когда я пришла, театру Пушкина исполнилось шестнадцать лет, но технические цеха в значительной мере оставались таировскими, особенно костюмерный, реквизиторский и гримерный. Люди, работавшие там при Таирове, со всем своим скарбом перешли в театр Пушкина, и новый театр тогда же сразу отправился на длительные гастроли, потому что в здании начался ремонт. «Скарб» прежнего театра в репертуаре нового пока оказался не нужен, и его оставили под замком, поэтому артефакты таировской эпохи сохранились в прекрасном состоянии.
Таиров был рачительным хозяином. Их с Алисой Коонен квартира находилась прямо в здании театра, и каждое утро начиналось с того, что Александр Яковлевич обходил цеха и беседовал с сотрудниками. Таиров знал все о людях, с которыми работал, причем, что важно, знал от них самих. Многие детали жизни таировского театра, истории о его обитателях я узнала от Марии Сергеевны Ершовой – заведующей гримерным цехом театра Пушкина.
Мария Сергеевна пришла в Камерный театр девочкой шестнадцати лет и стала любимым гримером Алисе Коонен. В 1965 году, когда я появилась в театре, Алиса Коонен было 76, она продолжала занимать ту же квартиру и находилась в полном здравии. Жила одна, ее муж, Александр Таиров, умер еще в 1950-м. Сплетничали, что Алиса прокляла новый театр, но, по словам Марии Сергеевны, Коонен никого не проклинала: она была человеком верующим, что исключало обращение к темным силам. Профессиональной формы Алиса Георгиевна тоже не потеряла, ее часто приглашали в Дом актера или ЦДРИ участвовать в концертах, читать стихи. Когда такое случалось, голова у Марии Сергеевны была занята мыслями исключительно об «Аличке», как она за глаза называла Коонен. Нужно было Аличку загримировать, причесать, а после с замиранием сердца отправить на выступление и таким образом на короткое время окунуться в атмосферу прежнего, любимого Камерного театра, вспомнить молодость. В новом театре каждый день шли свои спектакли, и Мария Сергеевна честно работала, гримировала, готовила парики, но мыслями в этот, Аличкин, день была далеко. Однажды при мне Алиса Георгиевна позвонила по внутреннему телефону Марии Сергеевне в гримерный цех и вызывала ее на Бронную улицу для какого-то разговора. Служебный вход и вход в квартиру Коонен находились со стороны улицы Бронной, туда же выходили и окна моей гримуборной. Вначале я увидела, как от звонка вспыхнули радостью глаза Марии Сергеевны, потом наблюдала, как она засуетилась, засобиралась, оделась, сбежала вниз по лестнице с нашего второго актерского этажа и выпорхнула из служебного входа. Была зима. Я увидела из окна, как Мария Сергеевна стоит, прикрыв нос варежкой, и с обожанием смотрит на крошечную женщину в шубке и фетровых ботиках на каблуках. Женщина что-то строго говорит, Мария Сергеевна кивает, смеется в варежку, и я с удивлением замечаю, как на моих глазах она превращается в 16-летнюю девочку Марусю, как ее всегда звала Коонен и какой она всегда оставалась в общении со своим кумиром.
