Театр из Валансьена вместе с Чеховским фестивалем предложили нам на роль Федры актрису русского происхождения, закончившую у нас театральную школу и много лет назад покинувшую страну. Выбор актрисы на роль оказался большой ошибкой. Конечно, когда речь идет о подобных совместных проектах, немалое значение имеют денежные средства, которые вкладывают обе стороны. Возможно, в этом выборе были замешаны деньги, я не знаю… Но то, что произошла ошибка, мы все поняли почти сразу, через несколько репетиций.
Цветаевский стих завораживающе прекрасен своим почти языческим звучанием. Это языческое звучание природы за ненадобностью тихо лежит на дне каждой человеческой души, но, когда речь заходит о мощных и темных страстях, оно мгновенно откликается. Природа сначала приподнимает голову и затягивает слушателя непривычными звуками, потом встает во весь рост и будит в зрителе какую-то первобытную, генетическую память. А в финале со всей силой выплескивается наружу человеческое нутро с утробным рыком, болью и кровью. Надо ли подчеркивать, что цветаевский стих очень сложен для произнесения. Здесь нужен и мощный голос, и умение им управлять, и немалые душевные, человеческие силы. Это другой мир, и моя «внутренняя кухня» в очередной раз перенастроилась на совсем иное, непривычное для нее существование. Как будто ты попал на планету, где именно звуки разной частоты и являются смыслами.
Приглашенная актриса эту цветаевскую мощь не только не тянула – она ее даже не всегда понимала. Возможно, в этом и не было ее вины: она очень долго жила во Франции и иногда забывала, как правильно произнести слово по-русски. Об актерской мощи речи даже не шло: таковой не имелось и в помине.
Тем не менее над спектаклем работали усердно. Был приглашен педагог по речи, который очень помогал актерам и с техникой звучания, и с расстановкой акцентов.
Условное пространство сцены было решено интересно: длинные неровные ступени, выбеленные непогодой до светлой серости, уложили почти во всю ширину сцены. За ними светлый задник с заревом и единственным деревом на его фоне. И все. На этом аскетичном пространстве трагедия становилась более выпуклой. Костюмы, придуманные художницей М. Филатовой, походили на античные тоги. За пластикой движений следил хореограф С. Землянский. Поразительную музыку к спектаклю создал С. Жуков: казалось даже, что это не музыка, а сама земля из глубины своей отвечает стоном и мощными ударами на безумие, происходящее на ее поверхности. Спектакль мог зазвучать мощно… Но у нас не было Федры. Нельзя приготовить мясное рагу без мяса.
Критика приняла спектакль прохладно, а зритель не принял вообще. Ходили на спектакль плохо, и продержался он на сцене недолго.
Мне было жаль спектакль, как неродившегося младенца-богатыря, хотя играть его было невыносимо тяжело. Я играла кормилицу: роль божественно прекрасна, с переходом от прозаической жизни обычной сводницы к трагической фигуре потерявшей разум Матери. Когда я начинала последний монолог, то со словами: «Где спящая? Пуст одр!» – мои волосы под косматым париком вставали дыбом. Я любила эту роль и благодарна судьбе за ее появление в моей жизни, несмотря на, увы, несчастливый финал этой истории.
Внутренняя кухня
Работа актера над ролью для публики незаметна, и у каждого актера свой метод, своя «внутренняя кухня», которая трудно поддается описанию.
Читает актер бесчисленное количество раз текст роли, читает не вслух, а про себя, ищет в герое черты характера, которые его самого сближают с авторским образом или, наоборот, отдаляют от персонажа. И каждый актер своим путем приходит к полному присвоению образа. И каждому для этого требуется разное количество времени. Первый этап работы – это раздумья о человеке, которого придется играть. Нужно сопоставить его поступки с тем, что он говорит, внимательно изучить, что о нем говорят другие персонажи, и обязательно работать в паре с режиссером. Вся группа актеров и режиссер обычно договариваются «на берегу», о чем будет история. Потому что «прочесть» автора можно по-разному. И направление характеров героев тоже оговаривается достаточно подробно. Попробую разъяснить на примере работы над некоторыми ролями, что это такое – «внутренняя кухня».
Одной из первых моих больших ролей в театре была роль Павлы в пьесе Максима Горького «Зыковы». Она стала важным опытом погружения в образ, и тогда же я впервые столкнулась с трудностями необычного характера.
Увидев распределение, я сразу вспомнила фотографию моей молоденькой мамы в этой же роли, и моей душе стало тепло. Ставил спектакль Петр Павлович Васильев, славившийся своей любовью к драматургии Горького: на его счету множество удачных спектаклей по горьковским пьесам, поставленным в разных городах нашей страны. Высокий, стройный седовласый мужчина лет пятидесяти пяти, модно одетый, с умными, вдумчивыми глазами, он знал драматургию Горького на каком-то чувственном уровне. Разбирать с ним пьесу оказалось очень интересно. Васильев не был диктатором, он вместе с актером разгадывал характер персонажа.
Пьеса написана Горьким в 1912 году, она многословна, и в ней трудно было уловить отношение автора к моей героине. Тем интересней оказалось думать о ней вместе с режиссером. Слова, впрочем, моя героиня говорила почти одинаковые, но все ее существование в пьесе можно было рассматривать и толковать по-разному.
Театр взял пьесу к столетию Горького, а вообще «Зыковых» ставили редко. Часто бывает, что режиссер, когда берет классику к постановке, старается соотнести ее с сегодняшним днем, тем самым придавая ей современное звучание. Эта же пьеса вызывала интерес не «злобой дня», а именно человеческими характерами. Для Васильева это оказалось определяющим, а для меня, собственно, любая пьеса интересна именно этим. В так громко звучащий, молодой и яростный театр на Таганке я приходила с большой радостью на спектакли, но никогда не хотела бы в нем работать. Его актеры были заточены на политическое звучание пьесы, и это главенствовало надо всем остальным. Мне же было интересно тихое и глубокое погружение в личность персонажа. После студенческой «кающейся России» в образе Зинаиды из «Дядюшкиного сна» я поняла, что глобальные обобщения не мой конек, а вот разбирать характер и поступки будущих героинь мне и по силам, и интересно. Именно этому меня учили четыре года в институте.
Характер и поступки Павлы давали простор для воображения. Педагоги нам говорили, что мы обязаны быть адвокатами своих ролей. Даже если ты играешь самую последнюю дрянь, ты должен ее оправдать! Человеческие поступки должны иметь железную внутреннюю мотивацию: ведь никто не считает себя плохим. На любой дурной поступок у человека, его совершившего, найдется объяснение, оправдание. Актер должен глубоко проникнуть во внутренний мир своего героя.
Моя Павла, молодая девушка, недавно вышла из монастыря, жизни не знает, всего боится, и ее сватают за молодого, тихого, но пьющего бездельника, сына преуспевающего купца. Девушка согласна, потому что надо на что-то жить: у них с матерью ничего нет, да и время выходить замуж пришло. Но пока длилось сватовство, отец жениха Антипа – сильный и мощный человек, к тому же вдовец – пригляделся к тихой, скромной девушке и решил пересватать ее за себя, если она согласна. Она согласна, потому что не любит ни того ни другого, и потому что с сильным человеком ей будет спокойнее, он знает, как жить, да и защитит ее, если понадобится. И перед прежним женихом вины она не чувствует, потому что «жених» тоже к ней совершенно равнодушен, к тому же сам слаб здоровьем из-за чрезмерного увлечения алкоголем. А дальше в семье начинается всеобщий разброд и неразбериха. Антипа полюбил Павлу, да так, что все дела свои купеческие забросил и перестал даже видеть, как его обжуливают. Павла же полюбить его не смогла, дичится его, боится его силы. Его мужской страсти она не понимает, избегает и даже стыдится. Муж готов умерить свою страсть, не пугать ее, подождать какое-то время, но начинает понимать, что вряд ли дождется от нее хоть какого-то женского тепла. Осознает он и то, что сын, безвольный и тихий, ей оказался и понятнее, и по возрасту ближе… Это вызывает в нем дикую ревность, но любви к сыну у Павлы тоже никакой нет, просто ей с ним интереснее: он стихи пишет, на гитаре играет… Павла же всех к любви всеобщей, божественной призывает, как учили ее в монастыре…
