Я согласна с тем, что это великая пьеса: считаю, что это наши «Ромео и Джульетта». И еще я уверена: то, как ведет себя Геля в пьесе, – это просто энциклопедия правильного поведения девушек с молодыми людьми. Так много там юмора и очаровательной, гордой девичьей независимости.
Начав работать над ролью, я поняла, что мой возраст – не помеха, а даже в какой-то степени помощь, потому что у меня уже есть опыт, я способна разобраться и понять непростой характер героини. Заглянув в театральный справочник, увидела, что и Борисова сыграла роль Гели совсем не юной, а будучи чуть моложе меня.
Виктор Гульченко оказался человеком интеллигентным и деликатным, он уважал актерские находки, пожелания и предложения. Я начала репетировать роль сразу с акцентом, соединив польский с прибалтийским: в таком соединенном виде он мне казался понятнее для зрителя и женственнее.
Художник по костюмам Виктория Севрюкова талантливо придумала одежду Гели, элегантную и четко отличающую три разных возраста.
С первым возрастом произошла смешная история. Решили мы простенькое, но элегантное пальтишко бедной студентки из Польши украсить меховым воротником и муфточкой из кролика. Обыскались, но нигде не могли найти шкурки кролика. Решили сунуться на наш театральный склад: вдруг что-то из кролика найдется на старых костюмах. И вдруг обнаружили несколько кроличьих шкурок, сшитых квадратом. Но наше счастье омрачили слова заведующей костюмерным цехом: «Это никакой вам не кролик! Это шиншилла! Викландт давно отдала театру этот кусок, так и лежит!» Да… Шиншилла, как известно, очень дорогой мех: изделия из него занимают третье место в списке самых дорогих мехов мира. И у бедной студентки ничего подобного быть не могло, но лежащий перед нами кусок меха, может, за давностью лет, совсем не выглядел шикарным. И мы рискнули сделать из него и муфточку, и воротник. Подумали, что знатоков шиншиллы в зале найдется немного… Я, конечно, слышала, что особые умельцы-обманщики могут выдать кролика за шиншиллу, но чтобы поступали наоборот, не слышала никогда! Так что это сенсация: впервые в мире самый дорогой мех выступает в роли самого дешевого! И вот в нашем спектакле состоялся дебют шиншиллы в роли кролика. А мне было теплее от мысли, что моя любимая Ольга Артуровна Викландт, к тому моменту уже ушедшая, передала мне привет таким неожиданным способом.
Судьба «Варшавской мелодии» сложилась удачно. Особых режиссерских приемов в спектакле не было, он получился аскетичным: ничего лишнего. Более того: мне кажется, что режиссерские изыски, придумки и нагромождения только помешали бы хрустальной чистоте этого рассказа о любви. В театре спектакль приняли хорошо, и у него нашлось немало поклонников, я получала письма, в которых зрители трогательно признавались в любви к моей героине.
На премьеру пришли мои муж и дочь, и оба на нем плакали. Для меня это очень дорого. Дочь не видела того знаменитого спектакля с Борисовой, а муж видел, был его горячим поклонником, таким же, как и я. Из-за этого он очень боялся идти ко мне на премьеру, да и надо сказать, что мой муж не принадлежит к разряду людей, склонных к сентиментальности. Поэтому его слезы дорогого стоят, как и слезы дочери – человека другого поколения. Володя так горячо полюбил мою Гелю, что приходил на спектакль всякий раз, когда он шел.
Леонид Генрихович Зорин побывал у нас на спектакле дважды – на премьере и на последнем представлении. И прощались мы с «Варшавской мелодией», стоя с ним на сцене перед зрителем, горячо обнимаясь, как близкие люди перед долгой разлукой. Но я не была хорошо знакома с Зориным и с удивлением узнала из его рассказа, что ни он сам, ни его жена не относились к «Варшавской мелодии» серьезно, несмотря на то что это была самая востребованная театрами пьеса. Когда зоринский шедевр триумфально прошествовал по всей стране, жена со смехом стала называть Леонида Генриховича «кумиром климактеричек». Эту историю он тоже рассказывал, посмеиваясь, а мне она показалась обидной. И время подтверждает несправедливость таких саркастических оценок – именно эта пьеса Зорина востребована и нашими, и зарубежными театрами до сих пор.
К нашему спектаклю Леонид Генрихович отнесся с трогательной нежностью. Сыграли мы его сто раз. Игорь Бочкин исполнил свою роль блестяще – лучший Виктор из тех, кого мне довелось видеть. Гульченко оказался человеком очень трогательным и верным. Он всегда поздравлял Зорина с днем рождения и неизменно напоминал мне об этом дне.
По Станиславскому положено идти к образу от внутреннего к внешнему. У меня так не получается. Я всегда начинаю искать образ с внешности моей новой героини. Потому что считаю верной поговорку «по одежке встречают». Конечно, одеждой персонажа занимаются художники по костюмам, но и актеру не грех об этом подумать. И это тоже относится к «внутренней кухне» актера.
Например, в спектакле «История одной лестницы» по пьесе испанского драматурга А. Вальехо зрителю представлена жизнь обитателей лестничной клетки. Жизнь протяженная, у моей героини – три возраста: сначала юная девушка, почти подросток с косичками, в белом беретике и в красном платьице с белым воротничком; потом молодая женщина, подрабатывающая проституцией, ярко накрашенная, в броском, сверкающем блестками наряде; и, наконец, пьющая пожилая нищая бомжиха. Я очень люблю такие роли: жизнь подобных героинь интересно придумывать и точными штрихами делать их узнаваемыми для зрителя. А точные штрихи – это не только поведение, но еще и внешний вид. И вот с первыми двумя возрастами справиться было нетрудно, а с бомжихой мучились долго. Художница по костюмам сбилась с ног, представляя режиссеру Еремину мой третий костюм. Надевала на меня необъятные мужские пальто и мятые шляпы, но Еремин, глядя на это из зала, недовольно кричал: «Нет и нет, ну что вы мне показываете? У вас получается какая-то Марлен Дитрих». И тогда я решила сама порыться в старых вещах костюмерного цеха. Я подумала, что не стоит искать вещи больших размеров: наоборот, могут сгодиться маленькие. Я нашла в прошлом зеленый, а теперь выгоревший детский плащик, который был мне мал, детские же чулки в резиночку, которые я перекрутила на ногах и один спустила пониже, старые боты и вытертый, без определенного цвета – не то серый, не то беж – беретик. Все это я на себя надела и для полноты картины нарисовала под глазом синяк, а зубы замазала коричневым гримом, как будто их нет. И в таком виде я предстала на сцене перед Ереминым. Юрий Иванович сначала меня не узнал, потом бросился ко мне на сцену, начал меня обнимать и приговаривать: «Ну вот же, вот! Это именно то, что нужно!» Он был так искренне счастлив! Пожалуй, таким счастливым я его никогда не видела. Вместе с ним счастливы были все остальные – и, разумеется, художница по костюмам, и все актеры, стоящие на сцене, и, конечно, я. Ура! Костюм найден! От полноты чувств Еремин снова обнял меня и сказал: «Дорогая моя Вера Валентиновна, теперь я знаю, какие роли вам предлагать!» Все стоящие на сцене грохнули смехом, а я, поперхнувшись, призадумалась: не перестаралась ли я?
Режиссеры в жизни актера
Театральный коллектив – это общество разнородное и зачастую разобщенное. Оно состоит из людей разных возрастов, дарований и разного уровня воспитания и образования. Но любопытная вещь – как только в театр приходит новый режиссер, случается чудо: это стихийное, разношерстное общество вдруг становится единым организмом. На первых же встречах с новым режиссером организм очень тонко считывает его возможности как руководителя и его творческую потенцию. Не зря про некоторых режиссеров говорят: мол, «не прошел в коллективе», «не прижился». Какие неведомые силы движут в этот момент коллективом – бог весть, но они превращают разобщенных людей в единое целое, и это целое четко определяет, насколько новый режиссер ему подходит. Именно ему, целому, а значит, театру. Если да, то его принимают все как один, причем сразу и с полным доверием, но вот если нет – коллектив «сожрет» режиссера. Не раз я становилась этому свидетельницей.
