Начинали мы работу с легким и радостным чувством, но постепенно она становилась все тяжелей. Трудности пришли, откуда не ждали. Я, проработавшая в театре много лет и встречавшаяся с большим количеством всевозможных трактовок разных режиссеров, воспринимала их легко и естественно. Но что касается Владимира Валентиновича, то его театральный опыт был не так велик. Как известно, наши недостатки – это продолжение наших достоинств. Меньшов во всех своих работах, и в кино, и в театре, всегда был самим собой – и потому предельно достоверен. Но в этом спектакле требовался немного другой подход. Жизнь героев проходит на глазах зрителей. Они видят их детьми, подростками и так далее до старости. Трудно быть достоверным пожилому человеку, играющему восьмилетнего мальчика. Для этого нужно решение, как играть возраст героев, как им существовать при эмоциональных подростковых срывах, чтобы это не было смешным… Юля эти все решения продумала и предложила. Я сразу поняла, что наше «режиссерское» участие Юле совсем не понадобится. Я сразу ее решением увлеклась, тем более что она предлагала так много интересных вариантов, когда еще не стала режиссером спектакля. Юля тогда, как творческий человек и как актриса, просто рассуждала с увлечением, как интересно можно придумать ту или иную сцену. Но одно дело – говорить в приватной беседе, даже если даешь дельный совет, и совсем другое – осуществить все, что придумалось.
Юля меня удивила поразительной профессиональной готовностью к делу, которым она занималась впервые. Я всегда очень высоко ценю профессионализм в людях и потому доверилась ей полностью. На сцене не было матери и дочери, а только актриса и режиссер. Владимир же Валентинович не поверил, что она может быть так сразу готова к сложному материалу. И, будучи сам режиссером, все время предлагал ей собственные варианты решений сцен и спектакля в целом, а то, что предлагала ему Юля, считал неверным и даже не хотел пробовать. Мы даже не сразу поняли, что он недоволен. Юле предложения Владимира Валентиновича не годились совсем: у нее была своя, четкая и очень интересная концепция спектакля. Юля билась, пытаясь папе объяснить, доказать, я тоже пыталась как-то изменить ситуацию, но нам вдвоем не удалось пробить стену непонимания. Репетиции постепенно превращались в муку, откровенную конфронтацию и даже саботаж, чего уж мы никак не ждали. Меньшов кричал, Юля, как человек более сдержанный и воспитанный, как младшая по возрасту и, наконец, как дочь, пережидала крики молча и пыталась все-таки добиться понимания. В театре трансляция репетиций идет по громкой связи, и все цеха, все, кто был в этот момент в театре, слушали перепалки отца с дочерью. Я молчала и боялась, что Юлино сердце разорвется от горя. Именно Юлино – и именно от горя, потому что работала она на разрыв аорты. Она точно разбирала каждое действие героев и каждый раз наталкивалась на неприятие любых предложений от одного из актеров, а именно от папы. Папа кричал: он в принципе человек громкий, и он хотел играть по-своему. Доходило до смешного: Юля делала замечания мне как режиссер, а Владимир Валентинович с ней соглашался и говорил: «Да, да, это правильно, я это тоже заметил!» Казалось бы, в таком случае режиссерское замечание или предложение, направленное к нему, тоже небезосновательно? Но, увы, ничего в свой адрес Владимир Валентинович не принимал! Если бы это был любой другой артист, такая ситуация оказалась бы невозможна или хотя бы исправима: артист бы ушел, поняв, что у них с режиссером ничего не получается. В нашем случае ситуация оказалась тупиковой. И Юле пришлось, сжав зубы, отказаться от задуманного ею финала, иначе спектакль оказывался под угрозой срыва. Финал стал проще и прозаичнее. Меньшов, конечно, адаптировал роль под себя: но он часто путал и забывал текст, что заставляло Юлю страдать. Однажды я увидела ее тихо плачущей. В результате папа выглядел, как всегда, самим собой, достоверным и убедительным, но ждал грандиозного общего провала на премьере.
Премьера прошла с большим успехом, и для Владимира Валентиновича это стало шоком. Я радовалась за Юлю, и мне было горько, что у дочери с отцом творческого взаимопонимания не возникло.
Когда ставят спектакль на двоих, партнеры очень зависят друг от друга и при любых конфликтах партнерство тоже страдает. Зритель этого замечать не должен: ему предназначен конечный результат, а все, что происходило на репетициях, остается за кадром. И это единственно верный путь к сердцам зрителей, а сердца были завоеваны сразу на премьере. Мы долго кланялись, и нас не отпускали со сцены. Мы видели в зале мокрые от слез, благодарные лица. Люди кричали «спасибо» и никак не хотели расставаться с нами, хотя все букеты уже подарены, а ладони устали хлопать. Так было на каждом спектакле, пока мы его играли. И все-таки мне жаль, что спектакль получился не совсем таким, как его задумала Юля. На мой взгляд, если бы в полной мере удалось воплотить задуманное, спектакль стал бы еще разнообразнее, трогательнее и мощнее, но рецензии вышли хорошие, зрители эмоционально сопереживали и обезоруживали восторженной реакцией. В одном из отзывов было написано, что Меньшов ничего не играет и это стоит посмотреть. Я согласна, стоит. И публика любит Меньшова таким, какой он есть. Но, находясь внутри процесса, могу с уверенностью сказать, что увидеть его немного другим тоже стоило! И, возможно, это было бы еще интереснее. Кроме этого сожаления я с ужасом подозревала, что после такого тяжелого, глобального непонимания отношения отца и дочери, скорее всего, будут разорваны навсегда. Этого не случилось благодаря невероятной тактичности и глубокой человечности Юли.
Спектакль мы играли несколько лет, всегда с неизменным успехом, а когда его сняли, недовольные зрители и ярые поклонники спектакля возмущенно писали Писареву, как он мог снять такой великолепный спектакль? Ему пришлось оправдываться и объяснять, что спектакль снят по просьбе актеров. Это было правдой. Владимиру Валентиновичу стало тяжело ходить по наклонной плоскости пандуса. Справедливости ради нужно сказать, что спектакль этот он так и не полюбил, играть его было ему некомфортно. Я же полюбила свою непутевую Мелиссу всем сердцем, и расставаться с ней мне было горько.
Начать сначала?
Театр – дело моей жизни. В родной театр имени Пушкина я пришла в далеком 1965 году, и с тех пор миновало много счастливых, а порой и трудных лет. Готовя актеров к дальнейшей жизни после окончания института и надеясь на то, что они будут работать в театре, я часто говорю им, что так называемые простои в театре – вещь нормальная и даже естественная. Бывает, сезон складывается таким образом, что новой роли у тебя не предвидится. Ждать роли – часть профессии. Другое дело, как надолго это ожидание затягивается. Если слишком надолго, то имеет смысл подумать о другом театре. Такая ситуация сложилась однажды и у меня. Как я уже неоднократно убеждалась, вопросы, посланные во Вселенную, не пропадают бесследно: ответы приходят. Как-то раз я очень долго ждала роли, и это, вкупе с иными обстоятельствами, породило во мне желание оставить родной театр. Желание, еще не вполне сформировавшееся, происходило из обиды и непонимания. И в это смутное для меня время я вдруг случайно встретилась с актерами Малого театра, работавшими раньше у нас, и услышала от них, что Юрий Соломин, главный режиссер Малого театра, спрашивал о моем характере. Ему в театр нужна была такая индивидуальность, но вдруг, мол, кинозвезда… Наши ребята характеризовали меня с лучшей стороны – и впрямь звездностью я никогда не страдала. Но на этом дело и кончилось. Приглашения из Малого театра не последовало, но мысль об уходе из своего начала укрепляться. Через некоторое время со мной связался Андрей Александрович Гончаров: он меня знал еще по спектаклю «Невольницы», который поставил его любимый ученик. Мы встретились, и Гончаров сказал, что был бы рад моему приходу в его театр Маяковского. Я поблагодарила и попросила время обдумать такое лестное предложение. И стала думать. Я слышала, что Гончаров человек коварный. От него в наш театр не так давно ушла Светлана Мизери, игравшая в театре Маяковского значительные роли. Может быть, его приглашение – просто месть моему театру?.. Я тоже играю много, и уход мой оголил бы репертуар театра Пушкина. Знала я и то, что у Гончарова есть любимая актриса – Наташа Гундарева. Я уже не девочка, актриса со стажем, но когда человек приходит в другой театр, нужно либо все начинать заново, либо просто кого-то нагло отодвинуть и занять его место: в театре все ниши, как правило, заняты. Я поняла, что не смогу сделать ни того, ни другого. Люди занимают свои места по праву долгого служения в театре. Нишу актрисы, ушедшей от Гончарова к нам, уже заняла другая, но своя.
