В 1980 году режиссер Боб Кларк представил на суд зрителя фильм «Чествование» с Джеком Леммоном в главной роли. Наш же спектакль вышел через тринадцать лет, и мне он нравился больше американского фильма. И Ширвиндт в своей роли был, на мой взгляд, и остроумнее, и мощнее, и трогательнее. В переводных пьесах много зависит от качества перевода. Александр Анатольевич Ширвиндт свою роль перевел для себя сам, и роль засверкала его личным, известным на всю страну, ширвиндтовским юмором.
Играли мы спектакль десять лет с неизменным успехом: и в помещении театра Вахтангова в Москве, и на гастролях в нашей стране, и за рубежом. Сюжет пьесы в том, что герой, понимая, что смертельно болен, приглашает близких ему людей на свой, возможно, последний юбилей. Зовет он даже первую жену, которую играла я, сына, которым он никогда не занимался, и друзей, с которыми давно потерял связь. Все приезжают: все тоже знают, что герой умирает, но делают вид, что все хорошо. И юбилей героя проходит легко. Гости рассказывают о хозяине, каждый что-то существенное, и в результате вся жизнь героя открывается перед зрителями. Только подсвечена она скорым его уходом, и это обстоятельство кардинально меняет восприятие и заставляет прощать предосудительные проступки, которые каждый из нас совершает в жизни.
Я с благодарностью приняла приглашение в этот театр. Встреча с новым – всегда счастье, а с талантливым новым – счастье вдвойне. В этом спектакле было удачно все: и то, как его решил Трушкин, и состав актеров, и прекрасная музыка, специально написанная для спектакля композитором Владимиром Давыденко.
Пресса полюбила спектакль, но вот самого Трушкина журналисты обвиняли, что он паразитирует на таланте известных актеров, а сам только пожинает плоды их работы. Это было злой неправдой. Во-первых, даже хорошему и известному актеру режиссерский глаз необходим. Во-вторых, Трушкин работал вдумчиво, хорошо и интересно. Наконец, в-третьих, можно было посмотреть нескольких разных непохожих актрис в одной и той же роли и увидеть, насколько у каждой различается режиссерский рисунок, в зависимости от индивидуальности актрисы.
Работая в государственном театре много лет, привыкаешь к его людям, узнаешь их характеры, не всегда простые и уживчивые, знаешь, чего от них ждать, и любишь их в целом, как большую и разношерстную семью. На съемках фильма ты тоже знакомишься с новыми людьми, и на период съемок они становятся твоими близкими. Но в случае фильма период этот очень невелик. Двухсерийное кино «Москва слезам не верит» мы дружно снимали всего пять месяцев, а потом разбежались: по театрам, по съемкам, в свободное плавание. И с людьми, с которыми так сблизилась, теперь встречаешься только на юбилеях картины, а с кем-то не встречаешься больше никогда. Насыщенная жизнь столицы обуславливает ответ и на частый зрительский вопрос: «Дружите ли вы в жизни с Ириной Муравьевой?» К огорчению зрителей, ответ отрицательный: «Нет, работаем в разных театрах, видимся очень редко, но встрече всегда рады!» Это и есть правда.
В контексте этой правды подготовка спектакля «Чествование» больше всего походила на съемки фильма. Встретились, плотно работали пару месяцев, выпустили спектакль – и разбежались. Но разница все же в том, что спектакль играли три-четыре раза в месяц на протяжении десяти лет. А потому и привязались друг к другу крепче, и каждая встреча была счастьем.
Скоро двадцать лет, как мы этот спектакль не играем. Но воспоминания о радостях живы, а каждая утрата очень тяжела. Ушли из жизни Людмила Гурченко, Любочка Полищук, Михаил Державин. Это наш золотой эшелон. Остались Александр Ширвиндт, Лариса Голубкина, Татьяна Догилева, молодые тогда Стриженовы и я. Долгое время Леонид Трушкин мечтал собрать все свои спектакли под крышу своего дома. Он и сам очень любил спектакль «Чествование» и хотел его восстановить. Но своего дома пока так и не появилось, а время потихоньку выбивает из обоймы дорогих людей.
Театральные пристрастия
Недавно отметили 100-летие БДТ. В период Товстоногова это был самый близкий мне по духу театр. Такое мощное приятие театра каждой клеточкой души случалось со мной еще только дважды: на эфросовском спектакле «104 страницы про любовь» в Ленкоме и, много позже, на «Трех сестрах» режиссера Питера Штайна.
Когда мы учились, «Три сестры» еще шли во МХАТе, но несмотря на то что дух Немировича все еще витал в гениальном Кольцове-Тузенбахе и Грибове-Чебутыкине, сам спектакль уже душевных струн зрителя едва касался. Штайновский же спектакль, который он делал, как говорят, держа в руках стенограммы репетиций Немировича, потряс меня совершенно. И потрясение это вылилось благодарными, чистыми и извиняющимися слезами. Извиняющимися потому, что шла на спектакль с брезгливо вздернутым носом: «Берлинский театр – и наш Чехов? Вряд ли!» А это оказалось одним из сильнейших воспоминаний о театральном чуде.
А вот «Вишневый сад», на мой взгляд, в Берлинском театре Питеру Штайну разгадать не удалось.
Сейчас в этом же Берлинском театре снова идут «Три сестры», которые поставил драматург и режиссер Фальк Рихтер. Спектакля я не видела, но по описанию – это наше время, персонажи – современные люди, заточенные на успех. Никакой тоски по Москве, никакой тоски о не сложившейся любви, ни вообще какой-либо другой тоски – нет и в помине. Ольга, старшая сестра, ставшая из простой учительницы «начальницей», считает это повышение победой, и все окружение считает так же: это главное, надо работать и подниматься по служебной лестнице.
Мой внук играл дипломный спектакль под названием «Оратория «Чайка». Спектакль поставлен в стиле «рэп». Все ребята стояли в ряд и пели свой текст. Мне казалось, что сыграть пьесу «Чайка» было бы и полезней для студентов, и интересней для зрителей.
Думаю, возврата к тому театру, который обожало наше поколение, в ближайшее время не предвидится. Будет что-то другое, а трогающее ли за душу – неизвестно.
Недавно Базельский театр под руководством Стоуна привозил свои «Три сестры». Это было интересно. Действие тоже происходит в наши дни, и на сцене – современные люди со своими проблемами, понятными и мне, и молодому поколению. Я смотрела спектакль с внуком, и он был очень воодушевлен: сказал, что ему это близко, что он наконец впервые понял, чем Чехов был современен для своего времени. Мне понравился спектакль: и актеры были хороши, и я все это приняла и поняла головой… Но не случилось у меня так необходимого именно в этой пьесе катарсиса, который проливается слезами. И молодой зал был возбужден, благодарен, но с абсолютно сухими глазами. Спектакль не тронул мою душу. Мы стареем и становимся сентиментальными? Возможно. И даже естественно. Но спектакли БДТ трогали, даже будоражили мою тогда еще молодую душу своей уникальной, точной созвучностью со мной, с моим поколением. Конечно, теперь выросли другие люди, и у них другие идеалы. Они жестче, менее доверчивы. Но я по-прежнему считаю, что спектакли должны пробираться в самые тайные уголки души зрителя, будить эмоции и даже заставлять плакать. Такие эмоции надолго, а может быть, и навсегда остаются в сердце. Для чего это? Для того чтобы сердце не зачерствело, оставалось живым, чтобы не забывало, как бывает больно другим, и могло откликнуться на эту боль. Слезы – это не слабость, это сочувствие.
