Что она, девятнадцатилетняя, могла знать о наших доходах и наших раскладах, учась на втором курсе школы-студии МХАТ, пропадая там с утра до вечера? Однако сказала мне это уже взрослая и состоявшаяся женщина. Но я даже не смогла ничего ни возразить, ни вымолвить, у меня нет на это сил. И носить тяжелый камень вины тоже нет сил – но ношу.
Мама очень любила картины Константина Маковского «Дети, бегущие от грозы», «Аленушка» Виктора Васнецова, «Шоколадница» Жан-Этьена Лиотара. Из еды любила торт «Сказка» и пирожные «Наполеон», конфеты «Коровка» и «Южная ночь» и ягоды крыжовник.
Мамы нет со мной уже более тридцати лет. Картины Маковского и Лиотара вечны, да и названия торта, пирожных и конфет не поменялись за столь долгое время. И я часто встречаюсь с ними в быту, покупая в магазине конфеты или у бабушек стаканчик крыжовника, к которому мне мамина любовь не передалась. И каждый раз, когда я встречаюсь с ними, в моей душе возникает образ мамы – мамы, такой дорогой для меня и так несчастливо прожившей свою жизнь.
Меньшов
Мальчик из пельменной
2 ноября 2020 года исполнится 57 лет нашего официального брака. В свое время я очень не хотела этой официальности в наших отношениях, чем удивляла своего потенциального мужа. Предложение он делал несколько раз, и каждый раз я его отвергала. И только обещание учебной части школы-студии дать нам комнату в общежитии, если брак станет официальным, подвигло меня на это трудное согласие.
Я росла с мамой: папа умер, когда я была еще совсем мала, второй мамин брак тоже продлился недолго и только третий оказался продолжительным, но к этому времени мне уже исполнилось пятнадцать, и я привыкла, что в доме нет мужчины. Я с трудом привыкала к его появлению, постоянному присутствию в нашей с мамой «девичьей» жизни.
Иногда мама заводила со мной разговор о том, как она понимает правильную замужнюю жизнь. Это были беседы взрослого человека на тему, волнующую юного, и потому я их воспринимала особенно чутко. Мама считала, что замуж выходить следует один раз и желательно – навсегда. Если приходится ссориться, а ссоры неизбежны в любой молодой семье, не стоит хватать чемодан и бежать к маме под крыло, нужно постараться разбираться самим. Но если уж решили расстаться, то решение должно быть взвешенным, и уходить нужно тоже только один раз – и тоже навсегда, а не бегать с чемоданом туда-обратно. Еще мама говорила, что дети сами на свет не просятся, и, если нет планов их заводить, нужно позаботиться, чтобы они не завелись. Но уж если ребенок появился на свет, ваша жизнь начинает принадлежать не вам, а ребенку: именно потому, что он на свет не просился, а это вы его завели, и теперь вы должны считаться с его полноправными требованиями.
Увы, говорить со взрослыми на интимные темы в наше время было не принято, поэтому я совершенно не понимала, как позаботиться, чтобы детей не было «пока вы этого не захотите». Книги такие не выпускали, а спрашивать как-то неудобно, да и не у кого.
Вот с таким набором представлений о семейной жизни я вошла во взрослый мир. Я была очарована столицей, школой-студией, педагогами, перспективами, театром и кино. Мы жили в бешеном ритме умного взросления. Мы много читали, много смотрели, старались не упустить ничего, в первую очередь не так давно открывшуюся молодую «Таганку», молодой «Современник». А еще ведь были прекрасные немолодые московские актеры: Всеволод Якут в театре имени Ермоловой, Лидия Сухаревская на Малой Бронной, Соловьев, Пелевин и Вовси в Ленкоме, Юлия Борисова и Юрий Яковлев в Вахтанговском, изумительные «старики» в нашем родном МХАТе… В этом талантливом, творческом московском «вареве» расцветали и собственные амбиции. Какое уж тут замужество! Это же смена жизненных приоритетов! Измена идеалам! Я к такому повороту совершенно не была готова и даже не собиралась готовиться. Вначале надо всю эту столичную творческую жизнь освоить, понять, применить к себе, узнать, чего ты стоишь, в «равном» – не иначе – поединке! Какое замужество? И потом, я усвоила, что замуж выходить нужно однажды и на всю жизнь. А мы с Володей еще слишком мало знаем друг друга, чтобы понять, возможно ли нам провести всю жизнь друг с другом. Так я думала, когда будущий муж раз за разом делал мне предложение.
Другое дело, что в то время гражданские браки были редкостью, не воспринимались обществом как нечто естественное. И меня воспитывали в строгих традициях, и потому мама была взволнована, что я не только не спешу узаконить отношения, которые, как она поняла, у меня появились, но даже и не рассматриваю такую перспективу.
Однако, намаявшись со съемным жильем, дорогим для скудного студенческого кармана, я, внутренне презирая себя, согласилась, что бесплатная комната в общежитии стоит моей свободы. И отправилась с Володей в загс. Мне исполнился двадцать один год, ему – двадцать четыре.
Выяснилось, что ненавистный штамп в паспорте ничем не нарушил моей свободы. Мы по-прежнему не были озабочены бытом: питались, как и раньше, в студенческой столовой, рубашки Володи и постельное белье сдавали в прачечную, а мои вещички в химчистку. Вещичек – с гулькин нос, так что уход за ними не слишком тяготил. У нас не оставалось времени на быт, потому и быта, собственно, не было. Мы по-прежнему жили в бешеном темпе, с жадностью поглощали все новое и делились друг с другом приобретенными впечатлениями.
А началась наша любовная история парадоксально: сначала конфликт и почти полное неприятие друг друга, потом человеческий интерес, потом дружба и неожиданно – любовь!
Именно этот мальчик в самый неподходящий момент спросил меня о девочке, которая доставила мне массу неприятностей, когда мы читали одинаковый материал на экзамене. Именно этот мальчик, получив презрительный ответ, что ничего о девочке я не знаю, не прочел презрения в ответе и увязался за мной в пельменную и что-то там говорил-рассказывал, пока мы ели. Я его совершенно не слушала, находилась в своих мыслях: только что закончился третий тур, я его прошла, и это была очень трудная, но все-таки победа. Я снова и снова возвращалась мыслями назад, вспоминая каждую деталь этого тяжелого, сумбурного дня, но молодой человек, ничего не замечая, продолжал что-то рассказывать. Доев свои пельмени, я быстро распрощалась с назойливым собеседником и ушла в мыслях о следующем этапе поступления, а именно об общеобразовательных экзаменах. Считалось, что они не так уж и важны, и это было почти правдой, но все-таки сдать их хотелось хорошо.
После совместного поедания пельменей на дальнейших этапах поступления я совсем не помнила этого юношу, хотя он тоже оказался принятым на наш курс. Вскоре после первого сентября мы всем курсом отправились гулять в парк Горького, и наши мальчики пытались завоевать наше девичье внимание кто чем мог: кто-то влезал на столбы освещения, кто-то громко распевал песни, и мой пельменный друг тоже проявил себя: рассказывал несмешные, на мой взгляд, анекдоты. Словом, эта прогулка ничего не дала ни в плане более близкого знакомства, ни понимания, кто есть кто.
Первое занятие по сценической речи принесло в этом плане больше пользы. Наш педагог попросила всех прочитать материал, с которым мы поступали. Это была плохая идея: мы оказались не готовы, за лето совершенно отошли от литературного материала, с которым так трудно, долго и упорно пробивались в школу-студию. Мы так много раз читали этот материал, он так набил оскомину, что после поступления мы с радостью сочли его пройденным этапом, задвинули в дальние уголки памяти и снова доставать совсем не хотели. Но и противиться педагогу не могли и потому вяло подчинились. Так, заодно с педагогом, мы познакомились с творческим потенциалом друг друга. Знакомство длилось мучительно долго, нудно и бездарно. Все читали очень плохо, невыразительно. Если бы педагоги, нас набравшие, слушали эту тягомотину, они бы схватились за голову.
