Ромм, увидев забинтованную руку, даже испугался, но Володя его успокоил, вкратце объяснив ситуацию. Как ни странно, впоследствии многие важные Володины решения не обходились без каких-нибудь кровавых травм: не опасных, но всегда кровавых, как будто, принимая решения, он расписывался кровью.
Михаилу Ильичу работы Володи понравились.
В разговоре выяснилось, что уже с прошлого года Ромм ведет студентов режиссерского факультета, что его воспитанники уже переходят на второй курс, но набирали состав мастерской педагоги-помощники, потому что Михаил Ильич во время экзаменов болел, и теперь мастер хочет расширить состав курса, донабрав еще пару человек. Так, сразу на второй курс, Михаил Ильич взял к себе еще двух учеников – Никиту Михалкова и Владимира Меньшова.
Счастью нашему не было предела, но радовались мы рано.
В те времена выпускник института был обязан отработать по распределению три года, а Володя отработал в Ставрополе только год, и Ромм по закону не имел права взять его на курс, но сказал, что проблему эту постарается решить. Решалась проблема очень долго и решилась неожиданным образом – Володю взяли в аспирантуру. В истории ВГИКа Меньшов оказался единственным аспирантом на кафедре режиссуры. Ни до, ни после него такого больше не случалось. Это придумали специально для Володи Меньшова, о котором так хлопотал Михаил Ильич.
Володе дали место во вгиковском общежитии, и мы с соседкой, сняв занавеску, опять остались вдвоем. День я проводила вместе с мужем, а вечером он уходил в свое общежитие, и я провожала его, глядя из окна девятого этажа. На площади перед метро он делал для меня несколько танцевальных па, завершающим аккордом которых была «ласточка». Редкие в этот час прохожие поглядывали на него с удивлением, но ему это не мешало: он смешил меня. И не знал, что я совсем не смеялась, а всегда плакала. Этот год, прожитый в долгих разлуках, привил мне стойкое ощущение тоски и боли перед расставанием, даже недолгим. Я всегда плакала перед разлукой.
Необычное положение Володи во ВГИКе было, с одной стороны, замечательным: на правах аспиранта он мог видеться с Михаилом Ильичом чаще, чем студенты. Володя даже встречался с ним в неформальной обстановке, и мы вместе несколько раз бывали у Ромма дома и пару раз на даче. Но, с другой стороны, Володино положение не давало ему права снимать, а именно к этому он больше всего стремился. Государство не выделяло аспирантам средств на производство фильмов, аспирант должен заниматься наукой, готовить диссертацию. И Володя не мог снять ни курсовые работы, ни дипломную.
И все же Володя снял свой первый, пусть и крошечный, фильм. Он договорился с ребятами с операторского факультета и с нашим театром, где нужно было отснять фрагменты спектакля «Аленький цветочек» и реакцию маленьких зрителей. Ну и еще несколько сцен за кулисами и на сцене. Что-то пришлось снимать ночью: монтировщики декораций и осветители театра работали за небольшую плату, а актеры – из любви к киноискусству. В то время я играла в «Аленьком цветочке» Аленушку, а Валера Носик – Бабу-ягу.
Фильм у Володи получился очень милый, и в нем уже можно было разглядеть почерк настоящего мастера. Называлось кино «К вопросу о диалектике восприятия искусства, или Утраченные грезы» – недавно на экраны страны как раз вышел фильм «Утраченные грезы» с красавицей Сильваной Пампанини и ее женскими страданиями. Сюжет миниатюры Меньшова был таков: пятилетняя девочка приходит с мамой в театр и, затаив дыхание, смотрит «Аленький цветочек». В антракте она отправляется вместе с мамой за кулисы, потому что мамина знакомая актриса (которая играет Кикимору) ждет их, чтобы купить у мамы туфли, которые той оказались малы. За кулисами постепенно девочка начинает избавляться от иллюзий, на ее глазах рушатся представления «о добре и зле». Страшная Кикимора, оказывается, может по-свойски щебетать с мамой! А потом девочка увидела в открытой двери гримерной, как артисты играют в домино, а под лестницей неземная сказочная Аленушка сидит с сигаретой, да еще и в обнимку со страшенной Бабой-ягой, и вместе они над чем-то дружно смеются. А после третьего звонка мама ведет девочку обратно в зрительный зал, и девочка, проходя по сцене, видит, что деревья, оказывается, не настоящие – полые внутри, а трава – это зеленые коврики из кисточек, а сам аленький цветочек сшит из тряпочек и сверху украшен блестками: ей его даже дали подержать. Ну совершенно он не красивый и, уж конечно, не волшебный! Девочка возвращается в зрительный зал настолько разочарованная увиденным за кулисами, что берет протянутое мамой яблоко и грызет его, равнодушная к зрелищу на сцене, пока все дети громко сопереживают Аленушке. Но потом… то ли музыка была чарующей, то ли яркий свет упал на цветочек аленький, то ли Аленушка так жалобно просила ветер помочь ей… и яблоко отложено в сторону, а в глазах у девочки – прежняя вера в происходящее на сцене, даже ротик приоткрылся, и вот уже наша маленькая героиня вместе со всей детворой снова сопереживает Аленушке, а цветочек так сверкает в Аленушкиной руке, что, конечно же, все закулисные разочарования забыты, и маленькие ладошки радостно хлопают, благодаря артистов за прекрасный спектакль. Вот она, волшебная сила искусства!
Наша заграница
Через год после свадьбы мы решили отправиться в «свадебное путешествие» – скопили немного денег, чтобы на недельку съездить в Прибалтику. Вернее, так решил Володя, и я с удовольствием подчинилась. Он всегда придумывал для нас какую-нибудь интересную жизнь. Однажды, когда мы уже много лет прожили вместе, мне пришлось ехать на гастроли в Ленинград, и Володя пришел на вокзал меня проводить. Я грустила, как всегда перед разлукой, тем более что назавтра у меня был день рождения. Я сказала, что мне будет невыносимо тоскливо без него, он меня утешал, а, когда поезд тронулся, быстро отодвинул ошарашенную проводницу и запрыгнул в вагон. Какое немыслимое и неожиданное счастье! Володя расположился на моем месте и вскоре, неожиданно для себя, заснул, а я сидела у него в ногах, совершенно счастливая. За проезд его мы, конечно, заплатили, и на следующий день, после спектакля, мне был устроен прекрасный день рождения: с ленинградскими друзьями, в ресторане, с очень вкусной едой. Это уже наступили времена, когда мы могли позволить себе такую роскошь. А вообще сюрпризов друг для друга придумывалось множество, и жили мы весело и счастливо. А первое совместное путешествие состоялось в нашу тогдашнюю заграницу – Прибалтику.
От заведующей учебной частью школы-студии МХАТ мы получили адрес ее друзей, живущих под Ригой, с заверениями, что едем мы к чудесным людям, которые с радостью примут нас на несколько дней. Воодушевленные такой рекомендацией и в предвкушении новых впечатлений, мы отправились в путь. Примчались на Рижский вокзал почти впритык и вдруг поняли, что не позаботились о еде в дорогу. Бежать куда-то в окрестные магазины – поздно, и в буфете Рижского вокзала мы наскоро купили роскошного, жирнющего угря, вскочили в поезд и, едва усевшись на свои места, тронулись. Есть захотелось почти сразу, вагона-ресторана в составе не оказалось – поезд утренний, места сидячие, почти как в нынешнем «Сапсане». Угорь оказался хорош, но даже хлеба к нему у нас не было. Пока ехали, дважды перекусывали этим угрем и наелись так, что жирный вкус его помнился несколько лет.
