Появление ребенка в семье меняет в ней все: жизнь перестраивается под нужды малыша, внимание членов семьи подчинено только ему. У нас таким членом семьи оказалась я одна и полностью сосредоточилась на проблемах. После диагноза «неправильное предлежание» мы с дочкой бегали по врачам, нужно было два раза в день делать массаж Юлиной ножки, у меня не хватало молока, и я, с детенышем на руках, ездила за ним раз в два дня на трамвае в другой конец города. С Юлей нужно было обязательно гулять, а еще бесконечно стирать вручную, потому что стиральной машины у нас не было, и гладить немыслимое количество пеленок и подгузников: одноразовых памперсов тогда, разумеется, не существовало. И все это на фоне постоянного недосыпа – так что неудивительно, что я находилась в состоянии сумасшедшей усталости. Муж отсутствовал по уважительной причине: срочные съемки к юбилею ВГИКа. Я это понимала, но мне было очень и очень тяжело все тащить на себе. Я не успевала поесть и уж тем более что-либо приготовить. Питалась я в основном хлебом и молоком, наскоро купленным в магазине на первом этаже нашего дома, опять же, с Юлей на руках. А где оставить?
Володя говорил: «Потерпи немного, я вот-вот закончу съемки, и уж тогда…» Я терпела и ждала. Думаю, что он в полной мере не осознавал, что это такое – оказаться один на один с новорожденным. С утра Володя уезжал во ВГИК и возвращался поздно вечером, он как будто даже не сразу понял, что нас теперь трое и нужно перестроиться: например курить на кухне. Думаю, что мы с Юлей оказались в какой-то степени обузой в тяжелое для режиссера время: Володя работал над первой самостоятельной картиной, а к этой работе он стремился всю жизнь. Но обстоятельства сложились так, как сложились. Если бы не родился ребенок, его бы дома ждала приветливая жена с худо-бедно приготовленным ужином, но его ждала измотанная женщина и бессонная ночь с пищащим детенышем. Я его ни в чем не упрекала, понимая, что он действительно очень занят и что это его шанс пробиться. Мама научила меня справляться с проблемами самой, и это мамино правило заставило сжаться в комок и справляться самой. Но силы были на исходе.
Все это время, с момента рождения Юли, Володя был мне не нужен ни в качестве мужа, ни в качестве любимого. У меня на него не оставалось сил. Он был мне необходим только как кто-то, кто способен помочь с ребенком. Я очень любила Володю, хотела, чтобы с кино у него все получилось, и взяла все на себя, но разговоров о фильме, о том, как идет работа, не случалось совсем. Эта тема оставалась у меня на периферии сознания, а главным были повседневные заботы: беспомощное дитя и его проблемы. Ничего больше. Видя мою загнанность, Володя даже предложил вставать по ночам по очереди, но через пару его «вставаний» затея провалилась. Это материнское ухо устроено так: мать от усталости может спать при любом грохоте, но писк детеныша ее обязательно разбудит. Папы этим природным даром не наделены, поэтому в его «смену» просыпалась все равно я, потом долго будила его, потом отвечала на вопросы, что надо сделать, что где взять, хотя все лежало приготовленным заранее. В результате не спали мы оба, и очередность становилась бессмысленной. Так что я решила вставать по-прежнему одна.
Мама с Юрой приехали к нам на пару недель в свой отпуск, чтобы помочь. Наш театр был на гастролях, и я поселила своих родных в одну из пустующих комнат. Моя соседка к тому времени тоже от меня переселилась, так что вся квартира оказалась полностью в нашем распоряжении.
Как-то так глупо получилось: бывают же такие нелепые совпадения… Мы с мамой узнали одновременно, что Володя мне изменил. Сам он в этот момент тоже присутствовал, и по его испуганному и изумленному лицу стало понятно, что это правда. Он мгновенно собрался и уехал во ВГИК. Я мгновенно побежала в ванную, где у меня началась дикая рвота. Много позже я играла такую же сцену в спектакле «Я – женщина». В пьесе Мережко героиня узнает об измене мужа и у нее начинается рвота. Пьеса вообще была написана почти в документальной манере, но вот точность этой детали я оценила по достоинству.
Я вернулась из ванной к маме. Внутри меня произошли какие-то изменения, и я пока не понимала, какие именно, но сказала маме твердо, что с Володей я разведусь. Она: «Да-да, конечно». Больше на эту тему в тот день никто не произнес ни слова. Юру мы отправили с коляской на улицу, он с первого взгляда влюбился в Юлю, называл ее Кнопка-Пуговка, был счастлив прикоснуться к крохотной ручке и гулял с ней в совершенно блаженном состоянии. Юра умер, когда Юле исполнилось два года, и мне очень жаль, что судьба так рано лишила их обоих общения друг с другом. Юра стал бы изумительным дедом, и маленькой девочке было бы полезно иметь рядом так бескорыстно влюбленного в нее пожилого господина.
Володе, вернувшемуся из ВГИКа поздно, я тоже не сказала ничего – и он не произнес ни слова. Так прошло три дня – тема не обсуждалась. Эти дни пролетели как в бреду, и я их не очень помню: занималась обычным уходом за маленьким ребенком, только в менее напряженном режиме, потому что помогали мама и Юра. Все эти дни я жила, постоянно думая, как с достоинством выйти из сложившейся ситуации. Меня огорчало, что мама с Юрой невольно стали свидетелями моей драмы, но я не собиралась с ними ее обсуждать. Я привыкла с давних пор все личное от мамы прятать. Это не мешало мне любить ее безмерно, но вход в мою личную жизнь был закрыт для всех. Мама это понимала и никогда не пыталась даже что-либо разузнать или посоветовать.
С Володей я тоже не хотела говорить, пока мои рядом. В моем представлении идеальная ситуация выглядела следующим образом: как только мы проводим маму и Юру в Брянск, спокойно сказать Володе, что брак наш закончился, и предложить ему от нас съехать. Володя – человек взрывного темперамента, и потому реакция могла быть разной. Именно поэтому я не хотела, чтобы рядом присутствовал кто-нибудь еще, пока мы выясняем отношения. Да я и выяснять ничего не хотела. Если бы Володя начал бурно возражать, я бы переждала бурю и после повторила бы свое предложение и повторяла бы до тех пор, пока бы он не понял, что это не предложение, а ультиматум.
Через эти три дня, снова отправив Юлю с Юрой на прогулку, а Володю во ВГИК, мама предложила мне поговорить. Я считала, что говорить особенно не о чем – дело решенное, – и удивилась, что мама нарушила правило не преступать границ моего личного пространства, но и отказать маме в беседе не считала возможным.
Мама сказала, что разводиться сейчас не стоит.
Поскольку я всегда чувствовала, что мама вовсе не в восторге от моего мужа, это ее заявление меня удивило.
– Почему же? – спросила я.
– Потому что ты его любишь.
– Вовсе нет.
– В тебе сейчас говорит обида, но ты его любишь. А разводиться можно только тогда, когда любви не осталось. Это первое… Второе – Юля. Это сейчас ты в отпуске – и то валишься с ног. А начнется сезон – и ты начнешь работать. Куда ты денешь Юлю?.. Конечно, если бы мы могли взять девочку к себе, это бы облегчило твою жизнь, но мы тоже работаем, и мы не молоды. Но и это не главное. Главное – что ты его любишь. Володя закончит съемки, станет посвободнее, ты начнешь работать. А вдвоем все-таки с маленьким ребенком легче, и как раз обоюдная забота о нем может многое поправить и прояснить.
