Женщины встали бок о бок, вдруг не зная, что делать дальше. Подняв взгляд на лестничную площадку, которую было не разглядеть, Виктория сказала: «Здесь мило». Спросила, есть ли тут туалет.
– Естественно, тут есть туалет, – ответила Перл. – Естественно.
Они уставились друг на друга, потом Перл сказала:
– Дальше по коридору. В наши дни туалет есть почти во всех домах. Я буду наверху.
Коридор – с гипсокартонными стенами и заставленный громоздкими разноразмерными ящиками для инструментов – вел на двор с белеными стенами, где находился старый уличный туалет со ржавой цистерной на крыше. Он выглядел заброшенным. Дорогу обратно Виктория нашла без труда; но затем, хоть и стояла на каждой площадке и звала, не могла ни найти Перл, ни привлечь внимание кого-нибудь еще.
– Эй?
Она вернулась на первый этаж и распахнула первую же попавшуюся дверь. Комната освещалась единственной светодиодной трубчатой лампой на фальшпотолке из покоробленной фанеры. У самой двери спал очень старый лабрадор. Чуть дальше с рассыпающегося тряпичного коврика на нее заворчал зверек поменьше – карманная собачка с беспорядочными клоками шерсти, с одновременно тоскливыми и злобными глазами. Комната провоняла ими, а под вонью чувствовались ацетон, пыль и сладковатый человеческий пот. В самом дальнем от двери углу стояла старомодная больничная койка, в слегка приподнятом положении. На ней лежал огромный мужчина в полосатой хлопковой пижаме.
– Здравствуй, дорогуша, – произнес он. Голос у него был мягким. Ноги – босыми. Он представился Энди и заодно назвал клички собак, которые Виктория не расслышала. – Ты ко мне?
Словно эти слова донеслись из какой-то давней, более оптимистичной стадии жизни лабрадора, пес вдруг кашлянул и попытался встать, с немалым трудом поднимая голову и изнуренно скребыхая задними лапами. Вторая собачка, как в ответ, стала носиться перед койкой взад-вперед, огрызаясь и повизгивая на Викторию. Когда она это прокомментировала, Энди ответил:
– О, не волнуйся, она дружелюбная, со всеми дружится. Если пойти в магазин, она сидит в сумке.
– Кажется, она сама не знает, чего хочет, – сказала Виктория.
Выглядел Энди так, будто никуда не выходит, хотя койку окружали недавно открытые коробки из-под спортивной обуви. У него было патологическое ожирение, зато ноги – маленькие и аккуратные. И вызывали какое-то ощущение неупотребления, будто ножки ребенка.
– В конце концов я останусь без них, – сказал он бодро, когда увидел, как она на них уставилась.
– Мне пора, – сказала Виктория.
– Ну, моя дверь всегда открыта.
Лабрадор, удвоив усилия, чтобы оторвать переднюю половину тела с пола, обильно описался.
Вскоре она нашла Перл на подоконнике лестничной клетки второго этажа, попивающую пино нуар из «Сейнсбери» и глядящую на Северн, словно весь день чего-то ждала, но так и не дождалась. Похоже, чая не предвиделось. Смеркалось, вода текла маслянисто и целеустремленно; в обоих направлениях дороги микроволновки пабов обслуживали вечерних посетителей из Телфорда. По Уорфаджу спешно прошла женщина в бледно-зеленом вечернем платье, вернулась спустя две минуты, остановилась и уставилась куда-то с гневным выражением на лице; внезапно снова поспешила прочь.
– Они тут все такие, блин, странные, – сказала Перл. А когда услышала о толстяке: – Эти его кроссовки? Он говорит, что когда-нибудь пробежит марафон, а сам не встает с кровати!
– Может, встанет, – предположила Виктория. – Может, однажды он пробежит марафон.
Чем добилась только презрения на ее лице.
– Если хочешь чего-то добиться в жизни, – посоветовала Перл, – не надо быть засранцем. – Она пусто и криво улыбнулась в своем стиле. – А запашок у него? Кетоацидоз, а его любимая книжка – «Рожденный бегать»? А уж остальные местные… – Она пожала плечами.
– В общем, дом мне понравился, – сказала Виктория, хотя на самом деле не понравился.
– Я надеялась.
Они обменивались бутылкой, пока не допили. После задумчивого молчания Виктория сказала:
– На холм лучше поднимусь пешком. Не на машине.
– Давай-давай, – отозвалась Перл.
Она смотрела на Северн. Потом, явно разговаривая сама с собой:
– Днем такие места выглядят красиво. А потом – просто свалка истории.
Виктория думала попрощаться с Энди, но, когда снова заглянула к нему, обнаружила, что почему-то ошиблась комнатой. Эта была меньше, с задернутыми багровыми бархатными шторами до пола. Вместо ковра на полу лежал древний линолеум с узором под дерево; стены когда-то давным-давно наспех покрыли единственным слоем серовато-белой эмульсионки. На диванах и креслах в темноте сидели мужики, смотрели американский спортивный матч через спутник, пристальные, но бесформенные в свечении пятидесятидюймового экрана.
– Простите, – сказала она. А потом повысила голос, чтобы перекричать комментарии: – Простите, что потревожила.
Двое-трое медленно обернулись к ней всем телом, словно знали, что тут кто-то есть, но не знали кто. Одним из них был кровельщик Стив, и теперь его лицо казалось бледнее, чем когда она каждое утро носила ему чай на верхушку лесов. Внезапно он неопределенно улыбнулся – левый уголок губ уполз вниз, – и начал подниматься с протянутой рукой, что-то ей предлагая.
– Ничего-ничего, – сказала Виктория. – Простите.
Мужиков было так много, разглядела она теперь, что не всем хватило мест. Они пристроились на подлокотниках кресел или расселись на полу, привалившись к стенам. Их было больше, чем готова принять любая комната. Она сомневалась, что ее вообще кто-то заметил. Что за спорт они смотрели, разглядеть было трудно – что-то с припадками движения, которые прерывались обсуждением. Ей показалось, команды больше борются не друг с другом, а со слишком сложными для понимания правилами.
– Как, черт возьми, поживаешь? – сказал кровельщик Стив. Он снова предлагал ей «Детей воды». – Читала? Многие читают.
– Мне не надо, – сказала Виктория громче, чем планировала.
– Сейчас многие читают.
На выходе она столкнулась с отцом Перл.
– Так вы все здесь живете? – услышала она собственный непонимающий голос.
– Ты этих всех не слушай, – тихо окликнула со своего подоконника Перл. – Они ничего не знают.
Малыш Осси остановился на пороге и подмигнул.
– Нашей Перл не угодишь, – сказал он.
9
Лужа слез
Виктория написала Шоу.
«Здесь один сплошной исторический памятник. Наверное, я это уже говорила». Стоило войти в лес, как во всех направлениях деловито разбегался десяток тропинок, размеченных табличками по прихоти конкурирующих исторических организаций, – они стремительно сталкивались друг с дружкой, запинались о новенькие турникеты, проваливались в заросший карьер и взбирались с другой стороны. «Здесь везде предлагают свободные посещения. Столько свободных посещений, что не знаешь, куда лучше пойти-то».
