«Приступ», – определил врач, выслушав рассказы свидетелей-слуг.
Стед распахнул иллюминатор как можно шире. Воздух, коснувшийся лица, был холодным и влажным. Над черной водой плыли клочья тумана, похожие на облака. Облака в небе и холодный, солоноватый ад.
Стед повернулся к иллюминатору спиной. Сеанс вышел тревожным. Журналист схватил булку со стола и швырнул в иллюминатор. Потерял ее из виду среди тумана, но был уверен, что она упала в океан.
Если повезет, за ней проследует и призрак.
Электрические лампы наполняли каюту ярким желтоватым светом. Обычно Стед терпеть не мог такое освещение, но сейчас был ему рад.
Стед встал у стола и намеренно расфокусировал взгляд. Он увидел сегодня вечером достаточно и больше глядеть не хотел. Что произошло за столом? Стед не сомневался, что случай сверхъестественный – он посещал спиритические сеансы на протяжении пятнадцати лет и сталкивался как с наглым мошенничеством, так и с необъяснимыми явлениями, – и тем не менее с трудом мог понять, что же случилось этим вечером. Эти умные светские господа и дамы высмеивали его за ужином, а при первых же признаках беспокойства побежали куда? К нему, разумеется. Им сразу понадобилась его помощь. Или, во всяком случае, она понадобилась молодой (слишком уж молодой) Мадлен Астор, а что Мадлен Астор хотела, то она получала.
Убирая со стола, Стед подумал, не прибегнуть ли к услугам этой девицы Хеббли, стюардессы – или, возможно, позвать ее, просто чтобы отвлечь его от гнетущей тишины, – но он едва мог выносить ее присутствие. Вот настоящая причина, почему следовало бы попросить другого стюарда.
Он с трудом мог признаться себе в том, что девушка напоминала ему Элизу.
Это было нелепо. Он не видел Элизу Армстронг с тех пор, как в 1885-м в «Пэлл-Мэлл газетт» вышла его статья «Жертвоприношение девы в современном Вавилоне». Тогда ей было тринадцать, а значит, сейчас уже исполнилось сорок.
Кроме того, Элиза и эта Энн Хеббли совсем не походили друг на друга. И все же было в стюардессе нечто такое, что выбивало его из колеи. Заставляло чувствовать грусть и… вину. Ужасную вину.
Вину, от которой он не мог избавиться. Он думал, что примирился с ней. Отсидел три месяца в тюрьме Колдбат за то, что, как он настаивал по сей день, было лишь просчетом. Однако этого, очевидно, было недостаточно.
Призрак, что посетил их этим вечером, – была ли это Элиза?
В таком случае она мертва. А отчет частного детектива говорил об обратном. И он должен быть правдив. Стед поставил на кон все, чтобы увидеть ее снова, в последний раз. В Америке.
Он отогнал эту мысль.
Кроме того, какова может быть связь между Элизой и слугой Асторов?
Нет, с мальчиком случилось нечто иное.
Врач Гуггенхайма настаивал, что с мальчиком случился приступ эпилепсии, последовавший за бредом, который, вероятно, начался раньше тем же днем, но Стед знал, как было на самом деле.
Приступ – один из самых распространенных признаков.
Стед ничуть не сомневался: на борту этого корабля скрывается демон. Пока они все собрались здесь, в каюте Стеда, пытаясь достучаться до духа, он ускользнул от них, нашел одинокого мальчика, заманил в укромное место, а затем запустил призрачные пальцы ребенку в грудь и принялся пробираться вверх, пока не задушил изнутри.
Мальчик умер, словно так ему и было предначертано судьбой.
А дух все еще среди них – дух, который чего-то жаждет, хотя можно лишь догадываться, что это может быть.
Глава десятая
Когда жена вернулась, Марк Флетчер уже час как лежал в постели, но не спал.
Вместо этого он думал о том, как зудят руки от желания взять колоду карт, о полной дыма комнате, о мгновенно опьяняющем риске. Он думал о числах, красных и черных, дразнящих предложением колоссального успеха или неудачи. О том, как бегут в Эпсоме и Ньюкасле лошади, сверкающие, грохочущие копытами. А еще были собачьи и петушиные бои в грязных лондонских переулках. В самые отчаянные дни он даже ставил на крысоловов в пабах на углу. Но от всего этого он отказался.
Отказался и от респектабельной, пусть и низкооплачиваемой должности адвоката, чтобы сейчас оказаться здесь и начать что-то новое – с ней. С Кэролайн.
Когда она выбежала из каюты, он ждал, что она вот-вот вернется, но затем минуты превратились в часы, а Кэролайн все не было. Марк не злился, правда – скорее, беспокоился, как будто кожа вдруг стала слишком тугой. Каким бы огромным ни был корабль, полный тысяч похожих на лабиринт коридоров, они все равно на нем застряли. Не прошло и дня с начала путешествия, а Марка уже тошнило от этой посудины, этого набитого и раздутого чудовища. Позолоченного, украшенного, избыточного во всех отношениях. Марк не привык к такой головокружительной роскоши. Он находил все это непристойным. Оскорблением почтенного величия океана, по которому они плыли.
Может, в этом-то все дело. Его восприятие было измотано до предела.
Когда Кэролайн наконец проскользнула в спальню, его охватило облегчение. Марк приподнялся на локтях, чтобы взглянуть ей в лицо.
– Где ты была? Я беспокоился… Боялся, что ты заблудилась в каком-нибудь бесконечном извилистом коридоре или…
– Я не собиралась уходить так надолго, – произнесла Кэролайн и сняла перчатки. Она начала раздеваться, но Марк заметил, что она ведет себя странно. Отрешенно. – Сегодня случилось ужасное. Мальчик-слуга Мэдди Астор умер.
«Какое тебе дело до слуги Асторов?» – хотел спросить Марк, но Кэролайн в этот момент выглядела такой отстраненной – как будто была не в каюте, а безвольно плыла в воде снаружи, готовая вот-вот ускользнуть в ночной туман, – что он не смог.
– Мальчик, который чуть не упал за борт? – уточнил Марк вместо этого. – Которого спас тот боксер?
Лицо Кэролайн оставалось отсутствующим, словно она увидела призрак.
– Наверное. У него случился какой-то приступ во сне. Позвали доктора, но… было уже поздно. Я… я его видела, Марк.
– Видела кого?
– Мальчика!
– Ребенок наверняка плохо себя чувствовал с самого утра, не понимал, где находится. Это бы все объяснило.
Сперва едва не упал в море, затем умер. Оба события, несомненно, связаны: слишком странно для простого совпадения.
Кэролайн вздохнула, натягивая в темноте шелковую ночную сорочку через голову, под взглядом Марка.
– Это было ужасно. Он же совсем маленький. И глаза у него были такие странные, затуманенные.
Ребенок умер. Марк почувствовал себя ведром, которое ухнуло в пустой колодец.
Мягкое, почти неощутимое покачивание корабля вдруг показалось ему слишком сильным. С тех пор, как у него появился собственный ребенок, Марк заметил, что стал более чувствителен к смертности – прежде он помнил о ней, но относился бесшабашно. Теперь она ему шептала, похлопывала по плечу, оттягивала внимание, когда все стихало.
