Для Энни удивительно, как быстро это новое существование стало рутиной. Как будто она снова на «Титанике», как будто ужасная трагедия и последние четыре года были всего лишь долгим кошмарным сном. Два корабля настолько похожи, что пережитое начинает сплавляться воедино. Здесь те же длинные, широкие коридоры, та же планировка, так что Энни без труда находит дорогу. Та же непрерывная качка под ногами, когда корабль рассекает волны. Тот же бодрящий соленый воздух наполняет легкие и треплет волосы. На корабле Энни постоянно мерещится, что она так и не покидала «Титаник» и что всегда была в море. Что море – ее дом.
Люди и обстоятельства, конечно, совсем иные – и, как ни странно, Энни предпочитает «Британник». Лучше обслуживать пациентов, чем привередливых богатых пассажиров.
Она закрепляет завязку и переходит к следующей шторе. Поднимается пыль, кружась в голубовато-серых лучах морского рассвета. Дождь с силой барабанит по стеклу. Прошло уже почти пять дней на борту «Британника», но все едва устаканилось; воспоминания смазываются, когда Энни смотрит, как струйки воды сливаются воедино и стекают прочь.
По крайней мере, она думает, что это воспоминания. Иногда она не может отличить свое настоящее детство, древние сказки, которые рассказывала бабушка Эшлин, и случайные фантазии, изменчивые, мимолетные, странные.
В них девочка в муслиновом платье и толстом шерстяном свитере бежит под дождем к огромным утесам, выходящим на Ирландское море, и холодный воздух обжигает юную кожу. Но воспоминания сливаются воедино, и тогда она становится молодой женщиной, танцующей на шумных, многолюдных улицах Лондона – она смеется, поднимая лицо к небу, и чуть не опрокидывает стойку с жареными каштанами, и ловит ртом капли дождя, горького от угольного дыма. Потом они обе становятся третьей – девушкой, что наполовину тюлень, наполовину человек, и ее тело движется в изгибах прилива, когда она плывет к поверхности, а дождь бьет по ней, словно пули. Девушка преображается: гладкость звериной шкуры становится нежностью детского тела, и две ноги отчаянно бьют по воде, когда она прорывает гребень волны, испуская первый человеческий вздох.
Рядом с Энни мужчина хватает ртом воздух. Она резко отворачивается от окна и дождя и бросается к ближайшей кровати, где пациент, кажется, задыхается, словно что-то попало ему в глотку.
Он пожилой, с сединой в волосах и щетиной на лице. Глаза округлились, расширились от страха. Энни пытается помочь ему сесть – неужели чем-то подавился? – и в считаные секунды к ней присоединяются сестра и дежурный врач. Он быстро и грамотно проверяет глаза, заглядывает в рот, щупает пульс на шее, а потом объявляет, что с мужчиной все в порядке.
– Всего лишь приступ паники, – поясняет доктор Энни, когда они отходят от постели обсудить случившееся. – Дам ему дозу морфия. Присматривай, пока не заснет.
Энни убирается вокруг кровати, ожидая, когда мужчина сомкнет веки, но тот не проявляет никаких признаков сонливости. Возможно ли стать невосприимчивым к морфию? Энни попросила бы у доктора еще дозу, но он и сестра заняты более серьезным пациентом в другом конце палаты, и она терпеть не может их беспокоить.
– Простите, что со мной возни, как с ребенком, – смущенно говорит мужчина и кивает в сторону иллюминатора. – Просто я боюсь моря. Не путешествую по воде, если могу этого избежать, но военные не спрашивают. Я так и не научился плавать. И мы, похоже, в любую минуту пойдем ко дну, верно?
Серый океан и правда выглядит особенно плохо. Энни может понять, почему его страшатся.
– Не волнуйтесь. Вы в полной безопасности. Это «Британник», побратим «Титаника»…
Мужчина перебивает ее, взревев как осел:
– И от этого мне должно стать легче? Мы оба знаем, чем там дело кончилось, так ведь?
– Этот корабль другой. Он лучше. Его изменили, основываясь на том, что узнали после потопления, – говорит Энни. Она надеется, что не слишком ошибается. Она не уверена, что предприняли в «Уайт Стар Лайн»; они, как говорят, винили больше айсберг, нежели недостатки корабля, нехватку спасательных шлюпок и пренебрежение мерами безопасности. Заглушенный телеграфный сигнал. За последние несколько лет сменилось столько теорий, что Энни сбилась со счета.
Она щурится, глядя на обожженную солнцем светлую кожу мужчины, на пятнышки на носу, похожие на веснушки, которые пытаются вновь проявиться.
– Ирландец, да? Тогда вы знаете, кто такая дубеса, – говорит Энни, и ирландское произношение – дуб-хе-са, как всегда говорила бабушка, легко соскакивает с языка. – Нет, никогда не слышали? – спрашивает она, когда мужчина, глядя на нее, хмурит брови. – Разве бабуля не рассказывала сказки про нее? Дубеса присматривает за всеми моряками, за всеми, кто в море.
Это не вся история, но Энни не хочет пугать его еще больше, а он явно не слышал о той, кого всех в Баллинтое учат уважать и бояться практически с рождения.
– Не беспокойтесь… если быть хорошим человеком, она спасет. – Энни улыбается мужчине так сильно, что болят щеки. – А вы вроде бы хороший.
Старик смотрит на нее с сомнением.
– Не знаю, милая. Я, в конце концов, сражался на войне.
Но он, кажется, успокаивается и все-таки засыпает. С концом смены Энни может уйти на завтрак. Она спускается в столовую, где по привычке берет миску овсянки, садится рядом с Вайолет за длинный, ничем не украшенный стол и смотрит на жижу без особого аппетита. Иногда по утрам она с трудом вспоминает, что такое голод, как будто за ночь забыла.
– И не смог выбраться? – спрашивает Вайолет радиста, Чарли Эппинга.
Тот кивает. Он сидит верхом на скамейке с противоположной стороны стола, опершись одним локтем рядом с вилкой, и жестикулирует кружкой кофе.
– Стучал, видать, почти все три часа. Парню чертовски повезло, что Мортимер случайно оказался рядом и услышал… А так бы помер с голоду в подсобке, так себе смерть, а?
– Кто помер бы? – спрашивает Энни, помешивая содержимое миски.
Чарли заговорщицки к ней наклоняется.
– Один санитар. Стэнли Уайт. Сперва из операционной пропадает целый поднос скальпелей, а потом, когда он идет за новыми…
– Входит в подсобку, и дверь за ним запирается! – заканчивает за него Вайолет. – И никто не замечает, что его нет!
– Это не случайность была, – вставляет другой санитар, сидящий с дальней стороны от Эппинга. – Вы же знаете, что на этом красавце живут призраки. – Он проводит рукой в воздухе, подразумевая весь корабль.
Вайолет смеется. А когда смеется, она напоминает Энни безупречную ирландскую девчонку с густыми золотисто-каштановыми волосами и улыбчивыми серо-голубыми глазами. Милая красавица, всегда готовая повеселиться.
– Не, я б так далеко не заходила, да и тебе б лучше по-осторожнее с такими разговорами. Капитану точно не понра-вится. – Однако Энни не упустила быстрый взгляд, который Вайолет сперва на нее бросила.
Энни сглатывает, не в силах поесть. Это не первый слух о привидении, который, как она теперь знает, здесь обычное дело. Разве не ходят такие истории о всяком большом корабле, особняке, глубоком и темном лесу? Только вчера один пожарный клялся, что видел мужчину в смокинге, который шел к нему по коридору, но растворился как раз в тот миг, когда они вот-вот бы столкнулись. Божился, что почувствовал, как похолодел воздух, когда мужчина прошел сквозь него и исчез. Мол, в коридоре даже запах сигары остался.
