Чарли продолжает выстукивать сведения о ней: «Возраст: 22 года, Ливерпуль». И касательно родственников он быстро выдает тире точка пауза точка пауза тире.
Нет.
Глава третья
12 ноября 1916 г.
Саутгемптон, Англия
ГСЕВ «Британник»
Стоя вот так на пристани, щурясь против яркого утреннего солнца, Энни легко представить мир без прошлого, с одним лишь будущим. Перед ней вздымается величественный «Британник», а позади него простирается открытое море.
Теперь, оказавшись здесь, Энни ощущает прилив решимости и острой необходимости действовать. Она правильно сделала, что приехала.
Все путешествие из Морнингейта Энни чувствовала себя изможденной, беззащитной, изнуренной тем, что вокруг повсюду люди. Водители и владельцы гостиниц, и полицейские, и чистильщики обуви, и уличные торговцы. Доктор Давенпорт распорядился, чтобы перед дорогой сестры пару раз сводили ее в город, помогли приспособиться к толпам и шуму. Но с тех пор жизнь превратилась в мощный ревущий прибой, который в нее врезался: поезд в Лондон, затем станция Ватерлоо и пересадка на другой поезд в Саутгемптон, к великому порту. Сперва все казалось почти невыносимым, и Энни приходилось сидеть в поезде с закрытыми глазами, прижимая к груди маленькую сумочку на ремешке, потому что она боялась ее потерять – боялась потерять себя саму. Страх был цепным псом, пугающим, жестким, всегда опасно близким, когда натягивал поводок, обнажая клыки.
Когда Энни добралась до Лондона и покончила с первым этапом путешествия, она уже привыкла к постоянному движению под собой и давлению стольких тел. Привыкла, что ее вновь окружают чужие голоса, запахи, взгляды, пусть они и по-прежнему казались ей пленкой паутины на коже.
Пусть даже, куда бы она ни смотрела, Энни ожидала увидеть среди толпы знакомое лицо, будто бы замечала Марка – волну темных волос, красивые черты, понимающий взгляд.
Пусть даже всякий раз, когда это был не он, а лишь незнакомец, в груди вновь вспыхивала старая боль.
В Морнингейте Энни тоже частенько думала, что видела его среди пациентов или как он прогуливается по улочке за стенами лечебницы. Но теперь Энни знает, что это всего лишь разум играет с ней злую шутку. Марк погиб четыре года назад в ледяных черных водах Северной Атлантики.
В Саутгемптоне ее вновь захлестывает суета вокруг. В какой-то мере Энни помнит это ощущение еще с первого раза, когда она только начала работать на «Титанике». Тогда Энни оказалась в полнейшем смятении: дитя, если не по возрасту, то по своему нраву, сбежавшее из Баллинтоя. Тогда ее как будто вела незримая рука – ангел-хранитель? Она нутром чуяла, на какой поезд сесть, какая улица приведет к штабу «Уайт Стар Лайн». Потерянной на вид девушке предлагали помощь незнакомые мужчины, и этот ангел-хранитель подсказывал, кто направит на верный путь, а кто попытается увести в глухую аллею.
Не доверие и не интуиция – в их отсутствие ее направляло нечто иное.
Человек в штабе «Уайт Стар Лайн» тоже хороший – у таких взгляд не осуждает, руки не касаются дольше необходимого. Он провожает Энни к судну, настояв, что должен понести ее сумку, отчего Энни слегка колет стыд – сумка-то слишком легкая. В ней всего-то несколько личных предметов: выданная в Морнингейте расческа, несколько заколок и вещиц, доставшихся от обитателей лечебницы в обмен на услуги, и, конечно, брошь, куда более ценная, нежели остальное, – та, за которую Энни цепляется еще со времен «Титаника».
Служащий, несомненно, думает, что она девушка совсем бедная, раз взяла так мало с собой. Энни не может объяснить, что у нее ничего и нет, кроме серой льняной пижамы Морнингейта, что платье, шляпку и туфли ей выбрали из кучи старой одежды, которую пожертвовали лечебнице, что деньги на билеты и еду ей выдал доктор Давенпорт из собственного кармана. Теперь она играет в другую игру в исчезание – влезть в одежду, предназначенную иной женщине, иного телосложения, иного времени. Передвигаться среди всех этих людей, будто Энни одна из них, даже зная глубоко внутри, что это не так. Что она как-то отдельно. Что она по-прежнему одинока.
Пробираясь через доки, Энни возвращается в свой первый день на «Титанике». Толпы, хаос. Повсюду тела, все будто направляются в разные стороны. Переулки забиты фургонами, которые, в свою очередь, завалены корабельным грузом и багажом. Экипажи для богатых пассажиров ползут в толпе – извозчики надрываются, силясь перекричать шум, лошади нервно фыркают. Энни приподнимает юбку, чтобы не смотреть под ноги и не сводить глаз с мужчины из «Уайт Стар Лайн», который то и дело исчезает из виду.
– А вот и он, – произносит мужчина, когда они подходят к причалу, и протягивает ей листок бумаги. – Передайте старшему помощнику.
Мужчина опускает сумку у ног Энни. Потом уходит.
Энни прижимает шляпу ладонью и, задрав голову, смотрит вверх, вверх, вверх, на четыре огромных трубы корабля, похожих на башни замка. «Британник» как две капли воды похож на брата, «Титаник», если не считать покраски, отличающей госпитальное судно. При воспоминании о том, первом, корабле по телу Энни, с головы до ног, пробегают знакомые мурашки. Плавучий дворец во всех смыслах: парадная лестница, прекрасно обставленные столовые, шикарные каюты. Энни, конечно, ярче всего помнит пассажиров первого класса в двенадцати каютах, которые обслуживала в качестве стюардессы. Они были богаты, некоторые – знамениты. Особенно Энни запомнились американцы с их своеобразным акцентом и забавными манерами. Столь прямолинейные, напористые, вольные. Но затем Энни вспоминает, что многие уже мертвы, и одергивает себя.
Нет. Сейчас не время для скорби. Энни знает, что произойдет, если слишком долго оглядываться, знает, как черные волны вновь сомкнутся над головой и она утонет. Как горя, и потерь, и ужаса станет невыносимо много.
Сейчас Энни нужно не потерять головы, найти первого помощника и заняться делами. У нее, в конце концов, еще есть цель.
Где-то – где-то там – дитя. Ребенок Марка.
Энни поднимается по трапу. Там все без исключения в униформе, причем серьезной, это не ливрея «Уайт Стар Лайн», к которой она привыкла. Мужчины одеты в тускло-оливковую шерсть, сестры – в длинных синих юбках, с накидками на плечах, чтобы не замерзнуть, лица обрамлены платками. Все заняты, все сосредоточены на поручениях. На Энни никто не обращает внимания.
Внутри все совсем иначе. Ей трудно представить, что этот корабль когда-то был как «Титаник», так сильно он изменился – как женщина после родов, измученная, бледная, опустошенная.
Внутри – как в любой больнице. Если не стоять рядом с иллюминатором или дверью, даже не поймешь, что ты на корабле. Все, что делало «Титаник» сверкающим и величественным, было отнято. Нет ни шезлонгов, ни карточных столов, ни хрустальных люстр, ни плетеных кресел. Кругом лишь антисептики и униформа. Ряды коек для пациентов, шкафы, заполненные бинтами и лекарствами. И везде суета. Сестры милосердия следят, как мужчин грузят на носилки. Санитары уходят с полными носилками к каретам «Скорой помощи», что дожидаются внизу на причале, затем возвращаются с пустыми для следующей партии. Некоторые пациенты добираются на своих двоих – руки на перевязи, головы замотаны, обычно в сопровождении сестры или санитара. Столько же суматохи, что и в день посадки на «Титаник». Энни помнит, какую давку устроили люди на трапе, и невольно делает глубокий вдох. Столько людей… ее как будто захлестнула гигантская волна. Захлестнула и утянула вниз.
