Я попал в точку. Макс отвел взгляд, но ничего не ответил.
— Поехали.
Всю дорогу до места назначения мы ехали молча, каждый в своих мыслях. Я прокручивал свою жизнь, начиная с того страшного момента, когда какая-то часть меня потухла навечно, вмести с упавшим с обрыва другом. Я не жил тогда, существовал просто. За много лет так и не смог смириться с тем, что сделал, не мог жить нормально, бросался на амбразуру. Со временем боль притупилась и только кошмары, беспокоившие меня перед каждым днем рождения и годовщиной смерти Макса, не давали забыть о том, что я сделал, о том, что мои руки в крови брата.
А потом появилась Настя, вихрем влетела в мою бестолковую, серую жизнь. Лучик света в ненастную погоду. Мне показалось, что я заново родился, ноющая боль притуплялась с каждым новым днем, ровно до сегодняшнего дня. Наверное, мне не хотелось верить в то, что я сделал, что казнил невиновного в то время, как виновный продолжал жить. И, возможно, мне было бы легче, ненавидь меня Макс, желай он разорвать нас всех на части, поквитаться, потому что, черт возьми, так поступил бы любой на его месте. Так, скорее всего, поступил бы я.
— Слишком громко думаешь, Багиров, — внезапно произнес Макс, когда я припарковал машину.
Багиров…не Каин.
— Хватит, прошлого не изменишь, поможешь мне изменить будущее, — с этими словами он открыл дверь и вышел из машины.
С тяжелым сердцем я вел его по больничным коридорам. Нам это нужно было, нам всем. Остановившись у нужной нам палаты, я посмотрел на Макса, молчаливо спрашивая, готов ли он, он кивнул. Я нажал на ручку, толкнул дверь и шагнул в палату, первый.
— Ой, — первое что бросилось в глаза — молоденькая сестричка в цепких руках, судя по всему, успевшего окрепнуть Феликса. Мое появление стало неожиданностью и дало девушке фору. Вырвавшись из лап Феликса, она, опустив взгляд, стремительно пробежала мимо меня.
— Ну ты блин обломщик, Ка….. — он запнулся на последнем слове, лицо побледнело, глаза полезли на лоб. Он пока еще не знал всего, я не рассказал, сначала нужно было убедиться, потому что это удар, удар ниже пояса. Я знал по себе и теперь тоже самое предстояло пережить Феликсу.
— Ну здравствуй, друг.
Лицо Феликса стало бледным как стенка, он слился с окружающей средой, не моргая всматриваясь в Макса.
Это был странный разговор трех старых друзей. Потерявшихся во времени. Бывших врагов. Людей, которые наворотили дел, каждый по-своему, каждый в отдельности. Братьев, которые корили себя, ругали или желали все переиначить. Вот только жизнь далеко не карусель, ее не остановишь в нужной точке.
Здесь больше не было обид, была лишь боль. Потери, принятия и прощения.
Умерших не вернуть, ситуации не изменить, но нам выпала уникальная возможность, последний шанс. Восставший из мертвых друг и исправление своих ошибок.
Вот только сможем ли мы им воспользоваться?
41
НАСТЯ
Я медленно сходила с ума, потому что абсолютно не понимала, как привести Руслана в исходное состояние. После того, как он вернулся со встречи, его словно подменили. Нет, даже до поездки он вел себя уже не так, но после, словно перемкнуло. Мое сердце не могло выдержать это все, я просто не выносила его боль, которая синхронизировалась с моей. Будь моя воля, я бы забрала, сняла с плеч тяжкий груз, но я не знала как.
И от безысходности хотелось кричать.
Смотрела в эти бездонные глаза, наполненные бесконечной виной, и молча обнимала мощную сгорбленную от дум фигуру, утыкаясь носом в ключицу. Мы могли стоять так долго, бесконечно долго, пока Руслан сам не отпускал меня, не целовал в лоб и не просил идти спать. Без него. Он же приходил ко мне далеко за полночь с неизменным амбре от выпитого. Наши ночи заканчивались одинаково, он сжимал меня в руках так сильно, словно боялся, что я растворюсь в пространстве. До хриплых и болезненных полустонов.
Эти отчаянные объятия были похожи на алчные глотки свежего воздуха человека, которые чуть не захлебнулся на глубине. Мне приходилось просыпаться ночью, когда он кричал, и водить пальцами по лицу, смывая глубокие морщины, растирая, подчиняя себе, успокаивая. Стоило положить мне руку на его лицо, как он затихал, цепляясь в конечность мертвой хваткой одержимого. Как будто, не вцепись он в меня сейчас, сорвется в пропасть отчаяния.
Практически каждый день я сталкивалась с этим пустым и отрешенным взглядом, понимая, что ничего не могу сделать, абсолютно ноль, пока он сам не придет к этому. Только Миша мог немного отвлечь его. В присутствии ребенка он очень старался быть тем же Русланом, что и раньше, но если брат не видел разницы, то я видела. Видела и терялась.
В очередную из бессонных ночей я застала его сидящим на кухне в компании бутылки. Наше обычное дело. Наша обычная нерешаемая проблема.
Меня прорвало, я подошла к нему и схватила за лицо, заставив посмотреть на себя. Слезы сами собой брызнули из глаз, и я говорила, долго, муторно, пока вся боль не вышла из меня. Его. Моя. Наша.
— Ты думаешь, ты наказываешь себя, и это как-то поменяет ход вещей? Что ты упьешься вусмерть и полегчает? Вернет десять лет, поменяет историю? Что ты пытаешься сделать? Угробить себя? Меня? Нас с Мишей? Ты вообще видишь ситуацию вокруг, Руслан? Ты командир, ты пример для остальных, ты человек, который смог выкарабкаться из низов и достигнуть пика, ты для многих причина, почему они карабкаются ввысь. Они видят тебя. Стимул. Вот так можно. Вот так надо. Ты образец, который тоже ошибается, потому что несмотря ни на что… ты человек, которому не чужды страхи, боль, грусть и прочее. Тебе не чужды ошибки, от которых не застрахован никто. Ты не провидец и не Бог. Ты поступил так, как мог, и черт возьми, так нельзя, Руслан. НЕЛЬЗЯ, услышь меня. Нельзя просто взять и поставить крест на себе за ошибки прошлого, нельзя винить себя в том, что другие твоими руками могли совершить. Нельзя! Потому что это ни черта не справедливо! Ни капли! — под конец моей речи я не могла больше говорить, голос сорвался, а слезы просто не прекращались. Я думала о том, что это все чертовски неправильно. Почему один человек должен нести бремя за тех, кто не гнушался чужими руками совершить непоправимое?! Почему одни живут припеваючи, а другие все десять лет выживают? Почему одним все, а другим ничего?
Нужно быть тварью, чтобы несмотря ни на что лезть по головам? Тогда все будет прекрасно, да? Не будет мук совести, не будет волнений и боли, тебе просто по барабану на всех и вся.
Но мы не твари, и я больше не могу. Я сделаю все для него, лишь бы вылечить его от этой долбанной болезни под названием «вина».
Руслан посмотрел на меня помутневшим взглядом, провел подрагивающей рукой по моим щекам, смывая слезы, и прошептал:
— Знаешь, как я ненавижу свое прозвище? Ненавижу, как же я ненавижу его. Но гордо ношу. Дань прошлому, и каждый раз это звучало и звучит для меня чертовым напоминанием о том, что я сделал. О том, что заслужил все то, что со мной происходит. До всей заварушки я был «Первым». Просто Первый, Багиров. Командир. А затем начали шушукаться, за глаза прозвали так, а дальше таким и остался, — Руслан опустил голову, утыкаясь в мой живот и закричал. Все тело завибрировало от сковавшей его боли, она острыми копьями вонзалась в сердце, заставляя последнее сжиматься и обливаться кровью.
