— Мира, время, — позади послышался голос Тимура, а я только сейчас поняла, что плачу, не в силах сдерживать слезы. Мне не нравилось, что кто-то видел меня такой: слабой и беспомощной — но ничего не могла с собой поделать.
— Он… я не хочу…я хочу быть с ним.
— Мы придем завтра, ладно? — он говорил со мной, как с ребенком, наверняка опасаясь за мое психическое равновесие. — С ним все будет хорошо, он выкарабкается, но и тебе нужно подумать о себе, слышишь? Ради него.
Я кивнула. Тимур был прав, во всем.
Он вернул меня в палату, где я еще долго смотрела в одну точку, а в мыслях яркими картинками пролетали самые яркие события, связанные с Лешей. Я словно наяву слышала его голос, тихий шепот, успокаивающий и одновременно порождающий бурю противоречивых эмоций, чувствовала фантомные прикосновения, порой грубые, несдержанные, но чаще мягкие и нежные, видела его улыбку, такую открытую, добрую, вспоминала его взгляд, тот самый, которым он прожигал меня насквозь с самого первого дня нашего знакомства, и который я упорно не хотела замечать. И от одной лишь мысли, что всего этого больше может не быть, меня бросало в дрожь, а тело обдавало холодным потом.
— Ты меня не бросишь, — прошептала, с силой сжав в ладонях края одеяла.
С того дня я каждый день приходила туда к нему, надеясь услышать его голос, увидеть улыбку, но он практически все время спал. Тимур находился в отделении безвылазно, общаясь с врачами, добиваясь от них более-менее внятных прогнозов.
— Пока сложно сказать, он должен восстановиться, как точно будет стабилен, его прооперируют. У него сломаны три ребра, обе ноги, левая в двух местах, переломы сложные, без операции обойтись не получится, черепно-мозговая травма, спровоцировавшая потерю сознания на несколько суток, поражение позвоночника, отек спинного мозга.
— Он…он не сможет ходить? — спросила ошарашено, я помнила, что однажды он уже пережил подобное и как все это скажется на его здоровье второй раз — не ясно.
— Рано делать какие-то прогнозы. Сейчас мы вводим препараты, направленные на уменьшение отека и воспаления тканей, есть надежда, что травмы не приведут к настолько трагическим последствиям.
Боже, как я ненавидела это умение врачей уклоняться от прямых ответов, нет, я, конечно, все понимала. Никто не станет давать точные прогнозы, если не уверен и им по-своему сложно. Из раза в раз подбирать правильные слова, успокаивать близких пациентов, смотреть им в глаза, готовя в самому худшему. Наверное, это страшно.
Когда по мнению врачей Леша окреп достаточно, ему назначили операцию. Уже успевшие начать срастаться кости требовалось ломать вновь, чтобы после зафиксировать в правильном положении, иначе, неправильно сросшиеся, в будущем они могли бы стать причиной негативных последствий, начиная хромотой и хроническими болями, заканчивая ненужной, чрезмерной нагрузкой на позвоночник, что в данном случае могло привести к полной инвалидности, если она уже не наступила.
С последней мыслью у меня заледенели руки.
Мы были единственными посетителями, кроме нас его больше никто не навещал, вся информация и решения проходили через Тимура. Я не знала, как ему удалось этого добиться, ведь он даже не родственник, но не вникала в подробности, понимая, что некоторые вещи мне просто знать не нужно. Я лишь поинтересовалась у Тимура насчет родителей Леши, потому что ни разу их здесь так и не увидела. Также, как и Артема, который по словам Тимура все еще находился с бабушкой и дедушкой.
В больницу его не привозили и родителям Леши Тимур категорически запретил покидать территорию дома. Из обрывистых объяснений Тимура я поняла, что он поместил их под круглосуточную охрану. В тот страшный день Леше звонили с номера его матери и судя по данным из телефона Леши, разговор длился несколько минут, но говорил Леша не с матерью, потому что та в этот момент сидела в полиции и писала заявление о краже гаджета, в подробностях описывая ситуацию. Женщина так разошлась, что совершенно забыла позвонить сыну и сообщить о случившемся, да и не было в этом особой необходимости, да, украли телефон, но ведь ничего же не произошло. Если бы она только знала, если бы хоть кто-нибудь знал.
Леша тогда сорвался из больницы, взмыленный и взбешенный, по словам опрошенного персонала, а потом его привезла скорая. Тимур опасался за жизнь и безопасность родных Леши, а потому строго настрого запретил им высовываться из дома, пока он не разберётся во всем. Я могла себе только представить, что должны были испытывать его родители и маленький Артемка, не имеющие возможности увидеть сына. Хотя нет, я не могла представить, потому что у меня такая возможность была.
— Мира, — я как раз находилась рядом, когда он наконец произнес мое имя. Словно чувствуя, что вот-вот его увезут в операционную, а я останусь здесь, ждать. Он приходил в себя несколько раз, но не говорил, только смотрел и позволял держать его за руку. Моргал на вопрос врачей, хмурился и глядел на меня.
— Я здесь, я с тобой. Я люблю тебя, слышишь, люблю, ты…
— Простите, — донеслось из-за спины. Я обернулась, в проходе стояли медсестра и санитар.
— Уже?
Девушка кивнула.
— Я буду здесь, ладно, когда ты очнешься, я буду рядом, — повторила его же обещание, а он только глаза прикрыл, в знак согласия.
В тот момент мне казалось, что самое ужасное позади, но это было тогда…
Глава 20
МИРОСЛАВА
Часы, проведенные у дверей с яркой красной надписью «ОПЕРАЦИОННЫЙ БЛОК. ВХОД ВОСПРЕЩЕН», напоминали мне бесконечное хождение по мукам. Кажется, я даже не дышала полной грудью, короткими глотками перехватывала воздух, все время посматривая на часы, словно в них единственных было спасение. Тимур неподвижной статуей сидел напротив, недобро поглядывая на меня всякий раз, как вскакивала, услышав малейший шорох со стороны закрытых дверей. Оттуда никто не выходил и туда же никто не заходил. Рита бесконечно подходила ко мне, обнимала и шептала успокаивающие слова, но я упрямо не могла их расслышать, мой мозг отказывался воспринимать реальность, я словно сама находила на операционном столе. И видит бог, лучше быть там, чем здесь, ожидая ответа и сгорая от догадок, страхов и переживаний. Медперсонал пытался загнать меня обратно в палату, я упрямо отказывалась двигаться с места.
— Мирослава, так нельзя! Вы только после операции! Вам нервничать нельзя, а вы тут только этим и занимаетесь, — медсестра в очередной раз начала поучать меня.
Вот посмотрела бы я на нее, хотя нет…это никому не пожелаешь, это никому лучше бы не знать, не испытывать. Даже врагу. Я отрицательно мотнула головой и прошептала:
— Я не сдвинусь ис места, — из глаз мимо воли хлынули слезы. Бесконечным потоком затапливая все вокруг.
Больше меня не трогали, зато принесли травяной чай. Как будто травяной чай мог бы меня успокоить. Да где там…
— Все будет хорошо, Мира, он боец, и не из такой передряги вылазил. Все наладится, — Рита в очередной раз обняла меня, и тут что-то-то прорвало внутри. Я знала, что нельзя плакать, я понимала все, но ничего не могла поделать, у меня практически началась истерика. Как будто вся боль последних дней выходила из меня.
