— Только попробуй и больше никогда меня не увидите, ясно, я сбегу, достали вы меня, дышать не даете.
— Аркаша, Слава, прекратите оба, немедленно, — вмешалась сидящая на переднем пассажирском сиденье мать.
— Прекратить? Ты посмотри, что из нее выросло! Сбегает из дома по ночам, разодетая, как шлюха, шарится по каким — то притонам, не сегодня завтра нам в подолье принесет или букет венерических, — отец продолжал сокрушаться так, что в машине воздух звенел.
— Это не притон, а нормальный клуб, и я уже взрослая…
— Взрослая!? — еще сильнее разорался отец, с силой выкрутив руль. — Я тебе покажу взрослую, завтра в клинику поедем, и не дай Бог, Мира, не дай Бог у тебя что-нибудь найдут, я не посмотрю, что ты моя дочь…
— Да пошел ты знаешь куда? Никуда я не поеду, — от злости дернула ручку двери со всей силы, и та неожиданно открылась. Я даже понять ничего не успела. Машина резко дернулась, ее занесло на скользкой от дождя дороге…
Истошный крик матери, оглушительные сигналы машин, ослепительный свет фар и яркая вспышка острой боли…
— Мама, — я подскочила на кровати, судорожно глотая воздух. За окном была глубокая ночь, и вокруг стояла гробовая тишина. Слезы полились из глаз прежде, чем я успела сообразить, где нахожусь.
Этот кошмар преследовал меня практически каждую ночь в течение вот уже двух лет. Перед глазами так и стояла картина: мама, вся в крови, ее перекошенное от боли лицо и последнее движение губами: «Мира». После чего ее взгляд померк, и она ушла.
Зажгла стоящий на прикроватной тумбе ночник, выбралась из постели и на трясущихся ногах подошла стоящему у стены комоду с зеркалом. Передо мной предстала растрепанная с опухшими глазами брюнетка. Блеклая тень той твари, что убила родную мать.
— Ненавижу, ненавижу тебя, — прошептала своему отражению. А потом я долго сидела и пялилась в одну точку, так как ложиться спать смысла не было, потому что знала: стоит закрыть глаза, и я снова увижу ЕЕ. Окровавленную и умирающую.
В конце концов не выдержала, поднялась и вышла из комнаты, воздуха не хватало, и горло горело так, словно в него раскаленный свинец залили.
В квартире было тихо и темно. До кухни я добиралась, опираясь на стены, потому что глаза еще не привыкли к темноте, а включать в доме свет и привлекать к себе внимание совсем не хотелось.
Кухня слабо освещалась проникающим из окна светом уличных фонарей, и в полумраке я не сразу заметила темную фигуру, сидящую за столом. Только когда фигура пошевелилась, заставив меня взвизгнуть от неожиданности, я поняла, что нахожусь здесь не одна. Хозяин квартиры восседал на стуле со стаканом в руке и молча смотрел на меня.
— Чего не спишь?
— Я…попить хотела, — промямлила, но с места не сдвинулась.
Вот уже несколько дней я жила в квартире этого человека. Постепенно начала привыкать к новой обстановке и порядкам. Много от меня не требовали, вообще ничего не требовали. Мужчина даже дома практически не появлялся и не могу сказать, что сильно расстраивалась по этому поводу. На следующий день после моего переезда, привезли мои вещи, и я окончательно убедилась, что в этом доме я надолго. Во всяком случае…пока отец не вернет долг, а с его проблемами это казалось неразрешимой задачей.
— Пей, раз хотела, — я плохо видела его лицо, но была уверена, что он надо мной смеётся.
Еще бы, встала как вкопанная посреди кухни и пошевелиться боюсь. А кто бы на моем месте не боялся? Ночь вокруг, тишина и я наедине с чужим мужчиной, который при желании может сделать со мной все, что ему только заблагорассудится, и никто ему не помешает. Мысленно я прикидывала варианты, можно было, конечно, развернуться и позорно сбежать в свою комнату, но даже в мыслях это выглядело глупо.
Ничего не придумав, я опустила голову и, не глядя на Лешу, прошла в нескольких сантиметрах от него к раковине. Мужчина ничего не предпринимал, позволил мне пройти и налить себе воды. Правда стоило мне утолить жажду, я тут же оказалась в плену, прижатая к мраморной столешнице.
Он оказался рядом так быстро, так внезапно, я даже не успела понять в какой момент Леша поднялся со стула и преодолел разделявшее нас, довольно приличное, расстояние.
И вот сейчас я стояла перед ним, абсолютно беззащитная, с бешено колотящимся сердцем, ожидая самого худшего. Взгляд невольно зацепился за обнаженный торс, и я только сейчас обратила внимание на то, что на мужчине были только пижамные штаны на низкой посадке. Даже в полумраке могла рассмотреть отчетливо выступающие рельефы мышц, Леша явно следил за своим телом.
— Можно мне вернуться в комнату, пожалуйста? — прошептала, ощутив на себе теплые прикосновения, заставившие меня вздрогнуть и зажмуриться.
— Ты теперь моя собственность, Мирослава, помнишь? — зацепил кромку платья — пижамы и потянул на себя, а меня сковал ужас. Платье задралось, обнажая белье и мужчина явно не собирался останавливаться. — Теперь ты моя, девочка.
— Вы ведь знаете, что это не поможет быстрее получить деньги, — просипела в ответ, практически теряя сознание.
— А ты не думала, что я беспокоюсь не только о деньгах, малыш? Не думала, что меня волнует совсем другое? — утробно прошептал мужчина, продолжая прижимать меня к своему горячему телу, тепло которого чувствовалось даже через ткань платья, и кое-что еще чувствовалось… — более интересное.
— Что же вас волнует? — сдавленно прошептала.
— Ты, — проговорил у самого уха, прикусив мочку и опаляя кожу горячим дыханием. Руки мужчины сжались на моих бедрах, вжимая меня в разгоряченный торс.
— Не надо, вы ведь обещали…обещали, что не тронете, — прошептала, задыхаясь от страха. Он ведь обещал отцу, что меня не тронут. Обещал.
— Ты все равно будешь моей, малыш, к чему эти сложности? — его губы спустились ниже, к шее, прокладывая дорожку из влажных поцелуев.
— Не надо, прошу, я не хочу… — я уже ни на что не надеялась, просто прикрыла глаза, позволяя слезам стекать по щекам и уговаривала себя дышать.
— Открой глаза, Мира, — вдруг довольно резко произнес мужчина, стирая пальцами слезы с моих щек, и я послушно выполнила приказ, ожидая чего угодно, но никак не обеспокоенности во взгляде напротив. Он не отпустил меня, все также стоял, прижимая с одной стороны к столешнице, а с другой к себе, но больше ничего не предпринимал. — Красивая ты, девочка, Мира, очень красивая.
