И я целовала в ответ, постанывая от удовольствия, от близости любимого мужчины, которой так не хватало все это время, по которой я истосковалась настолько сильно, что просто не в силах теперь была сопротивляться. Стало плевать на то, где мы находимся и как это будет выглядеть. На все плевать. Только его губы сейчас имели значения, только обжигающие прикосновения к и без того горящей коже, только его хриплый голос.
Я даже не поняла, в какой момент оказалась без футболки, следом за которой полетели штаны и белье.
Рассмеялась, когда, грязно ругаясь, Матвей начал нервно стягивать с себя джинсы, ремень на которых все никак не хотел поддаваться. Наконец справившись с джинсами и боксерами, Матвей снова притянул меня ближе.
— Смешно тебе, да? — произнес, раздвигая мои ноги.
— Я…
Больше я не смогла произнести ни слова, опустившись на колени, Матвей коснулся меня языком, провел языком вдоль половых губ, одновременно раздвигая их и проникая глубже внутрь. Это было так ярко, так остро, так невыносимо хорошо, что мне пришлось вцепиться зубами в подушку, которую, я, к счастью, очень вовремя нащупала, чтобы не закричать. А горячий язык тем временем продолжал терзать меня, сводить с ума, лишая последних остатков разума.
Горячее дыхание опаляло самые чувствительные места, в то время как язык вытворял что-то невообразимое, то проникая в меня, имитируя половой акт, то двигаясь в верх, кружил по ставшему слишком чувствительному клитору, слегка надавливая. И когда я уже готова была взорваться, останавливался и начинал эту невыносимую пытку снова и снова, пока, вцепившись в волосы Матвея, я не заставила его поднять голову и посмотреть в мои глаза, в которых плескалась вся ярость этого мира.
— Уже не смешно? — усмехнулся, а в глазах черти пляшут. — А так, — погладил пальцами набухший клитор, сжал его осторожно и подул, заставляя меня выгнуться насколько это было возможно, меня словно током ударило, и я снова оказалась на грани, перешагнуть которую мне не дали.
— Матвей, — простонала обреченно, готовая расплакаться, потому что это было издевательство какое-то форменное.
— Чего ты хочешь, детка, скажи мне? — он смотрел мне в глаза, продолжая водить пальцами меж разведенных губ, лаская клитор, проникая в меня, осторожно, без резких движений.
— Матвей…
— Скажи.
— Тебя, я хочу тебя, — практически закричала, когда он проник в меня двумя пальцами.
— Хочешь, чтобы я трахнул тебя здесь? Прямо в палате? — шептал пошлости, продолжая доводить меня до бессознательного состояния. — Будешь меня прогонять? — посмотрел на меня и погладил меня, задевая какую-то неведомую точку внутри и посылая моему телу сотни импульсов, от которых меня бросало то в жар, то в холод. — Не слышу, малышка, будешь?
— Нет, — прикусила губу, чтобы не застонать в голос.
— Что?
— Не буду, — рявкнула, не выдержав. — Возьми меня уже, черт тебя дери! — сама с трудом верила в том, что произнесла.
Рядом с этим мужчиной я превращалась в чертову нимфоманку, не способную контролировать собственные мысли и желания. А он бессовестно этим пользовался, заставляя меня кричать от удовольствия каждый раз, срывать голос каждый раз, когда мы занимались любовью. И ему было совершенно плевать, что кто-то может услышать или увидеть.
— Мой нетерпеливый мышонок.
Он вынул из меня пальцы, и рассмеялся под мой обреченный стон.
— Моя самая любимая девочка, — произнес, нависнув надо мной и устроившись меж моих ног, резко вошел до конца.
Я лишь могла кусать губы и сдерживать рвущиеся наружу стоны удовольствия, пока Матвей наращивал темп, вколачиваясь в меня до самого упора. Жестко. Грубо. Его руки больно сжимали мои ягодицы, губы жалили поцелуями шею, плечи, грудь.
Он словно сорвался, отключив тормоза: целовал, кусал, оставляя на мне метки нашего безумия и продолжая увеличивать скорость. Сегодня он не был осторожен, ему словно крышу снесло, и он наказывал меня…
Удовольствие, граничащее с болью, накатывало волнами и не выдержав, я впилась зубами в плечо любимого, заглушая свой собственный крик. А он врывался в мое безвольное тело, шепча между поцелуями: «моя, никому не отдам, не отпущу, только моей будешь». И я поняла окончательно, что не отпустит, что будет бороться, за меня, за нас. И это осознание в купе с его отрывистыми, нетерпеливыми движениями стало последней каплей. Громко вскрикнув и вцепившись ногтями в спину Матвея, я затряслась от прошибающего тело удовольствия, от волны невероятных ощущений, от каждого разряда тока, пронзающего мое тело с каждым новым толчком, а после и вовсе провалилась в пучину такого яркого наслаждения, что едва не потеряла сознание, лишь краем уха улавливая, как ругается мой мужчина.
Громкий стон и последний толчки…
— Я люблю тебя, — огромная потребность признаться в очередной раз и слова сами полились наружу.
— И я тебя, мышонок, — он все еще тяжело дышал. Только перевернулся на спину, утягивая меня за собой.
— Я боюсь, я очень за тебя боюсь.
— Не надо, малыш, — поцеловал меня в лоб, поглаживая мои оголенные плечи.
— Давай просто забудем, обо всем забудем. Не надо мстить, Матвей, все это в прошлом, — я говорила, сама не веря в произнесенные слова. Ничего не в прошлом, я хотела, чтобы эти твари горели в Аду, но Матвей был дороже мести, он вообще дороже всех на свете. Его безопасность на первом месте.
— Нет, Лар, ничего не в прошлом, они заплатят, за все заплатят.
— Но…
— Все, малыш, к этой теме мы больше не возвращаемся.
Я поняла, что убеждать его бесполезно, по взгляду его видела, по напряжению, которое почувствовала, стоило мне только заговорить. Он бы не остановился, кто бы что ни сказал - не остановился бы. Мы пролежали в обнимку еще около получаса, после чего Матвей помог мне одеться, оделся сам и отпер дверь.
— Вроде все, — произнесла, уже сидя в кресле. Мы как раз собирались выезжать, когда дверь резко распахнулась и на пороге появились пятеро бритоголовых мужчин. Жуткие лица, бычья шея - они казались огромными. Похожие на уголовников, с наколками по всей поверхности рук, включая пальцы. Матвей тут же оказался передо мной, скрывая меня от непрошенных гостей.
— Какого хрена, — буквально прорычал, глядя на мужчин.
— Ну, здравствуй, Авдеев, — на пороге показался шестой.
Он не был похож на остальных. Выглядел иначе: аккуратно уложенная шевелюра, белая рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами, под который красовался большой деревянный крест, черные классические брюки и до блеска начищенные туфли. — Беркут желает с тобой встретиться, — мужчина ухмыльнулся, а потом кивнув, дал команду своей шайке скинхедов.
Те, не теряя ни секунды времени, синхронно двинулись в нашу сторону. Я даже понять ничего не успела, как двое с разбитыми носами, скрючившись уже валялись на земле. Остальные пытались справиться с Матвеем и выходило у них плохо, он двигался быстро, словно молния, не позволяя даже задеть себя и наносил ответный удар.
