Изо дня в день я слышала голоса вокруг себя, открывать глаза не хотелось, ничего не хотелось, я лишь слушала неутешительные прогнозы врачей, всхлипывания Кати и ее тихие обращения ко мне, нарушающие гнетущую и в то же время такую желанную тишину вокруг. Она плакала, что-то рассказывала о себе, о Максе, просила бороться, а мне совсем не хотелось, я так устала, устала от тех испытаний, что приготовила мне жизнь и продолжать вариться в этом дьявольском котле было сродни средневековым пыткам.
— Что ты здесь делаешь? — в очередной раз послышался звонкий голос Кати. Не нужно было быть гением, чтобы понять, кому были предназначены слова. Матвей! Я не знала, как долго находилась в больнице, не знала, как долго он дежурил у моей постели, но знала, что последние две ночи он провел здесь. Очнувшись, я просто увидела его, сидящего в кресле с запрокинутой головой. В комнате уже смеркалось, но я отчетливо видела знакомый силуэт, я просто не могла его не узнать. И в голове возникал лишь один вопрос: зачем? Зачем он здесь и что еще ему нужно, разве в прошлый раз он недостаточно меня унизил, недостаточно растоптал?
Даже сейчас воспоминания вгрызались в мой больной мозг, а перед глазами пролетали картины из недавнего прошлого: вот он зажимает меня у стены, вперившись в меня полыхающим гневом взглядом, а вот он уже точно также прижимает к стене блондинку из финансового.
Было мерзко, противно до ужаса, чувствовать себя грязной, словно использованной, его надменная ухмылка и триумф во взгляде сделали свое дело, я позорно сбежала, но сейчас я была ему благодарна, не застань я ту сцену, не будь его самодовольной рожи, я бы ни за что не сорвалась посреди рабочего дня и Катя…возможно сейчас она была бы мертва, она и ее неродившийся малыш. Макс бы этого не пережил, я видела его одержимую любовь к ней, видела в ее в его взгляде. Это было так мило слушать его рассказы и украдкой наблюдать за тем, как он разглядывает ее фотографию. Он бы просто погиб, там, вместе с ними.
—Ты рано, — по палате громом пронесся низкий баритон Матвея.
—Ты не ответил на мой вопрос, — не сдавалась Катя, вызвав на моих губах улыбку. Я не знала, какие отношения связывали этих двоих, но интуиция подсказывала, что они довольно близки. Да и помнила я его разговоры по телефону, его ласковое к ней обращение: «Котя». Действительно, она чем-то напоминала котенка, маленького, местами напуганного, но вполне способного выпустить коготки, когда того требовала ситуация.
— Не бери в голову, — резко, даже грубо отмахнулся парень и под возмущенный взгляд Кати, покинул палату. Она уже было ринулась за ним, но я не дала.
— Кать, — не узнала свой голос, хриплый, глухой.
Забыв о Матвее, она повернулась и искренне улыбнулась, нет, она совсем не похожа на мою мать. Присев рядом, Катя взяла мою руку в свои, продолжая улыбаться, а я смотрела на нее и понимала, что все сделала правильно, она жива и здорова, у них с Максом вся жизнь впереди, теперь вот еще малыш должен появиться. Я действительно желала им счастья.
— Спасибо тебе, — произнесла она, со слезами на глазах, вызвав у меня на губах улыбку.
—Ты прости меня, Кать, — собравшись с силами, выдавила из себя слова. Нет, боли не было, меня щедро накачали обезболивающим, но говорить удавалось с трудом, дыхание то и дело сбивалось. Я должна была попросить прощение, объясниться в конце концов. Мое поведение было непозволительным, а то, что я наговорила ей в день ее помолвки и вовсе выходило за рамки дозволенности. Самой от себя противно было, роль мерзкой стервы разлучницы давалась мне с огромным трудом, но мне было просто необходимо увидеть ее эмоции, настоящие, не те, что обычно выставляют напоказ люди нашего круга. Я лишь выбила ее из равновесия, наговорила ей гадостей, намекнув на то, что она у Макса не первая, и далеко не последняя. — Я…
—Не надо, тебе надо беречь силы, — она перебила меня не дав закончить. — Ты обязательно поправишься.
— Это уже неважно, — не хотела выглядеть тряпкой, но слезы сами покатились из глаз, мне действительно было все равно, единственное чего я желала – освобождение. Каждый день я молила Бога, чтобы он прекратил мои страдания и наконец забрал меня, потому что это просто невыносимо, невыносимо так жить. И Макс, теперь у него есть семья, он должен посветить себя ей, а пока я жива, он будет винить себя, будет рядом, опасаясь за мою жизнь. Четыре года назад я дала ему обещание, что ничего с собой не сделаю и буду жить, и обещание я свое выполнила, просто не могла нарушить слово, данное человеку, ставшему для меня единственной опорой. Лишь в тайне я могла надеяться, что однажды это наконец прекратится, но, кажется, судьба лишь в очередной раз посмеялась надо мной.
—Не говори так, — мои слова ей не понравились, я видела это по ее взгляду, видела в нем чувство вины. Зря! Это был мой выбор, я сама так решила и ни о чем не жалею, будь у меня возможность вернуть время назад, я бы поступила также, ни секунды не раздумывая. Лучше я, чем она и ее малыш. Моя жизнь закончилась четыре года назад, а у нее все только начиналось.
— Меня ждет инвалидное кресло, Кать, я все слышала, слышала слова врачей, пока вы думали, что я сплю. Как они сказали? Пятьдесят на пятьдесят? — головой я понимала, что шансы у меня довольно высоки, пятьдесят процентов – это много, очень много, некоторым и десяти не дают, но мне было все равно, я не держалась за эту жизнь и не желала за нее бороться.
—Это много, ты обязательно встанешь на ноги, — она продолжала стоять на своем, не желая сдаваться. Все-таки было в ней что-то особенное, она не была похожа на тех, в чьем окружении я выросла. Несмотря на то, чьей дочерью она являлась, в ней совершенно не было той напыщенности и высокомерия, которые я привыкла видеть в людях ее статуса. — Все получится, если ты сама этого захочешь.
—Но я не хочу, — не сдержавшись, вывалила на нее то, что чувствовала, — не хочу бороться, и жить я тоже не хочу, — очередная порция слез не заставила себя ждать, не помню, когда в последний раз чувствовала себя настолько жалкой, наверное, только тогда, когда Макс вынес меня из того дома, голую, обмотанную в простыни, а потом несколько недель не отходил от меня и рычал на медперсонал, запрещая им лишний раз касаться меня. Мне было стыдно, стыдно от того, что он все это видел, видел меня такую, разбитую, использованную, уничтоженную.
—Что ты такое говоришь? Как можешь? — она злилась, во взгляде полыхал огонь, в последний раз я видела этот взгляд тогда, в уборной ресторана, в день ее помолвки.
«Я, Екатерина Громова и я в его жизни надолго, а вот тебя может и не стать» — внезапно в мыслях всплыли ее слова, наверное, в тот день мне нужно было услышать именно это, увидеть ее взгляд, она готова была меня разорвать, а я, я была рада видеть рядом с Максом достойную кандидатуру. А потом, уже после, я долго ждала реакции Макса на мою выходку, но ее не последовало, и я окончательно убедилась в том, что эта женщина ему подходит. Она не побежала жаловаться, не просила избавиться от меня и, вообще не обмолвилась и словом о нашем с ней разговоре, она просто доверяла своему жениху и была рядом. Поддерживала его и следовала установленным им правилам.
