– Как знаешь, – готова поклясться, что слышу, как скрипят его зубы, хотя улыбка на лице держится как приклеенная. Колдун не дожидается потока новых вопросов, а поднимается на ноги, громко отодвигая стул. – Я устал. Ты опять же вольна расположиться где хочешь.
Мои мысли в смятении, у меня ещё так много того, о чём хочется спросить, но колдун берёт посох и отправляется к себе раньше, чем мне удаётся сформулировать новый вопрос. В этот раз его шаги легче и идёт он увереннее, от чего я чувствую облегчение. Прибираю беспорядок после нашей готовки, беру одну свечу и решаю в этот раз выбрать себе комнату.
На втором этаже узкий коридор, а деревянные половицы тихо поскрипывают при каждом шаге. Хоть и было разрешено занимать любую из двух свободных комнат, но я не глядя открываю первую дверь по коридору, решая поселиться как можно дальше от хозяйской спальни, чтобы не тревожить колдуна. Всё-таки это его дом, и в любой момент он может передумать и вышвырнуть меня вон.
Большую часть маленькой спальни занимает просторная кровать с обилием подушек и несколькими тёплыми одеялами. Простой ковёр, стол с зеркалом, один-единственный, но массивный сундук и одно окно. Уверена, что здесь никто никогда не жил, но в комнате нет ни пыли, ни запаха затхлости. Постель заправлена свежим бельём, а в воздухе всё тот же запах елей и яблок. После волшебного посоха отсутствие пыли не удивляет меня вовсе, и я тушу свечу, переодеваюсь в длинную рубаху, что теперь служит мне ночным платьем, и забираюсь под одеяло. Оставшись вновь один на один со своими мыслями, я никак не могу справиться с потоком воспоминаний об отце, доме, Илье и даже сёстрах. Гадаю, стоит ли попросить колдуна отправить Тень с вестью отцу, но как отреагируют люди, заметив незнакомца? А если поймут, что я у колдуна Зимнего леса, то и вовсе побоятся мне помогать. Я стискиваю голову руками, вспоминая разговоры на рынке. При виде колдуна на княжеском дворе люди только убедятся, что от меня одни беды. Может, через год, после моего возвращения, против отца взбунтуются, обвиняя, что он укрывает декабрьскую колдунью. Тогда точно проблемы с урожаем на меня повесят. Нельзя отправлять Тень, нужно придумать что-то другое.
Прячусь с головой под покрывалом, пытаюсь контролировать слёзы, но те всё равно льются. Хоть меньше, чем в первую ночь, но, на беду, подобных ночей впереди у меня много.
На следующее утро я поднимаюсь пораньше, на рассвете. Хочу перехватить колдуна до его ухода. Но спустя час глупого ожидания понимаю, что он не спустится. Может, покинул дом, когда я проснулась, или ушёл ещё до рассвета. Я боюсь заблудиться в Зимнем лесу, поэтому остаюсь в избе и занимаюсь домашними делами. Моюсь в медной ванне, готовлю больше еды, чиню одежду колдуна, а свою отстирываю от крови и тоже зашиваю. Выношу из дома таз с окровавленной водой и вначале хочу выплеснуть её как есть, но замираю, глядя на белоснежный покров. Вспоминаю слова о том, что кровь оскверняет снег, поэтому раскапываю его руками до чёрной земли и выливаю розовую воду туда. Ухаживаю за Ягодкой и прогуливаюсь с ней вокруг дома, позволяя лошади размяться, но сама часто оглядываюсь в сторону заснеженных елей, каждый раз надеясь, что колдун вот-вот вернётся. Одиночество тяготит меня спустя всего пару дней, а он тут столетия.
Хозяин дома возвращается опять под вечер, мы вместе ужинаем запечённым картофелем с грибами, немного разговариваем, он ворчит, что не стоило так усердствовать с его плащом, когда пальцами проверяет аккуратные стежки, а я под стать ему ворчу, что он мог бы просто сказать спасибо.
На следующее утро я встаю раньше, караулю его ещё до рассвета, а колдун спускается ровно с первыми лучами солнца. Удивляется просьбе взять меня с собой. Не отвечает согласием, но и не противится. Криво усмехается в ответ, огибает меня как мешающий предмет мебели и покидает горницу, а потом и избу. Я следую за ним, стараясь не отставать, хотя ноги постоянно вязнут в снегу.
В последующие дни всё повторяется. Каждое утро я встаю до рассвета, а колдун не противится и не отговаривает меня. Разве что одинаково недовольно цокает языком, когда время от времени в течение дня я останавливаюсь, запыхавшись, и громко прошу его передохнуть. Поначалу я в основном наблюдаю за тем, что он делает, никак не вмешиваясь.
Колдун при солнечном свете обходит свой лес, действительно выискивает мёртвых. В первый же день мы натыкаемся на мёртвую белку. Хозяин леса сам руками раскапывает ей могилу. Я не предлагаю помощь, вначале не зная, что делать и можно ли, поэтому он заканчивает всё в одиночестве. Затем проводит несколько часов то тут, то там. Проверяет зайцев и белок, с лёгкостью находя их норы, словно знает, где они живут. Дольше всего кормит птиц ягодами. В основном к нему слетаются снегири, воробьи, свиристели и желтогрудые синицы. Время от времени я слышу уханье сов в лесу, но колдун никогда их не ищет и не подкармливает, убеждая, что они сами добывают себе пропитание. Хозяин леса предупреждает о возможных хищниках, но, по его словам, те забредают сюда редко, предпочитая охотиться в более тёплой части леса.
В течение дня колдун навещает заледеневшее озеро. Выходит почти на середину. Меня ледяная поверхность и завораживает, и пугает, поэтому я всегда остаюсь на берегу и наблюдаю, как колдун бродит там в одиночестве, что-то выискивает, стучит своим посохом.
Понаблюдав со стороны несколько дней, после я начинаю молча помогать. Присаживаюсь рядом и так же рою могилы животным, если надо. Земля под снегом удивительно мягкая, хотя я думала, что она должна замёрзнуть. Таскаю с собой нарезанные фрукты и семечки, чтобы хозяин леса дольше мог кормить птиц, но на ледяное озеро не хожу. Всегда дожидаюсь на берегу.
Лишь один раз я бросилась к нему.
На шестой день колдун, как и каждый раз до этого, ходил и стучал по льду, выискивая что-то, как неожиданно упал на колени, откладывая посох. Снял с пояса небольшой топор, который время от времени брал с собой. Размахнулся и ударил лёд со всей силы, такой, что жуткий звон разорвал привычную тишину леса. Он вновь занёс оружие и повторил движение, а потом ещё и ещё раз. Я кричала ему, чтобы он перестал, страшась, что лёд треснет и мой единственный собеседник в этом одиноком месте провалится в ледяную воду. Я не знала, убьёт ли колдуна холод, но ужас потерять его оказался сильнее страха перед замёрзшим озером. Я подбежала к нему, упав несколько раз, схватила за топор, останавливая и прося перестать. И колдун, взорвавшись потоком злых проклятий, прекратил. Я перевела взгляд на лёд, где должны были остаться глубокие трещины, но поверхность была абсолютно ровной, без единой царапины. В тот день настроение колдуна было ужасным, он не сказал мне ни слова и даже не стал ужинать, сразу, ворча, ушёл к себе.
С тех пор мы почти не говорили два дня, и только спустя ещё два, когда он стал походить на себя прежнего, я решилась спросить о том, что произошло.
– Ты правда не убивал людей? – интересуюсь я, помогая копать неглубокую могилу для мёртвого снегиря.
– Убивал, но не по своей прихоти. Я защищался.
– Ты говоришь о старых временах? Когда люди приходили сюда, чтобы убить тебя?
