– Да. Тогда они собирались в толпы, приходили с мечами и факелами. Не знаю, на самом деле я кого-то убил или нет. Но мой холод и метели были достаточно сильны и опасны, когда я вышвыривал смертных вон со своих земель, – рассказывает он, продолжая копать. – Они пытались мне навредить, хотя я к ним даже не выходил. Так кто же тут плохой, княжна? Я или они?
– Они, – нехотя признаю я. Колдун мне никогда не врал и вряд ли делает это сейчас, поэтому и я отвечаю, как думаю.
Хозяин леса удовлетворённо кивает.
– Да, смертные всегда страшились холодов, зимнее время действительно непростое. Но рассказывали ли вам предки о том, как они любили снежные ночи? Как любовались северным сиянием в небе? Описали, как много игр придумали в зимний период года? Поведали, как приятно тепло от печи, пока за окном метель, или насколько чист воздух зимой? – с горечью продолжает он, заражая меня своей тоской.
Увидев в этом лесу снег впервые, я поняла, что всегда скучала по нему, хотя раньше и не видела. Будто в душе, где-то в глубине меня, жила тоска о потерянном, но понять, что именно я потеряла, мне никак не удавалось. Может, у моей мамы было похожее чувство, раз ей сны о зиме снились?
– Даже ваши байки о золоте. Известны они мне, но не я держу тебя здесь, а слуги Ноября.
Я усердно киваю, хоть он и не видит. Эту загадку я несколько раз прокручивала в голове, но боялась задать из-за скверного настроения колдуна.
– Мне рассказывали, что Зимнему лесу неприятно золото, потому что напоминает тепло летнего солнца, – аккуратно делюсь я.
– Мне и лесу без разницы, какой металл вы, смертные, носите, – отмахивается колдун. – Дело в Ноябре и его нелюбви к золотым оберегам. Рождённым весной делают из железа, летним из латуни, осенним из меди, а у зимних хоть одна бусина, но должна быть золотой.
Я забываю о могиле и во все глаза смотрю на собеседника. Колдун если и ощущает моё удивление, то не подаёт виду, продолжая трудиться.
– Зимняя пора сложна для жизни. Младенцы слабы и часто гибли в холода, умирали чаще, чем рождённые в тёплое время. Все месяцы наблюдают за людьми, знают, что золото вы цените дорого, поэтому зимние братья при рождении каждого ребёнка оставляли родителям кусочек этого металла. Хотели, чтобы в первые свои холода у матери и младенца была еда в достатке, особенно в бедных семьях. И если вначале люди так и поступали – тратили золото на еду, то позже начали придавать дару значение оберега, – голос колдуна становится ворчливым и недовольным, но я продолжаю впитывать каждое слово. – Придумали создавать украшения, бесполезно растрачивая на какие-то подвески, хотя дано было для помощи. Войти в лес с этим металлом можно, но если на снега ступишь, то и золотом и зимой пропахнешь. Поэтому и реагируют так слуги Ноября, чуют драгоценность словно зимний оберег.
Я не нахожусь с ответом. Какими на самом деле были Декабрь, Январь и Февраль? Ужасными и жестокими, как говорят люди, или преданными и понимающими, как в рассказах колдуна?
– Мёртвых людей ты тоже закапываешь здесь? – меняю я тему, ощутив сдавленность в горле от волнения.
– Нет. Среди снегов я хороню только животных.
– Но мёртвые люди же тебе попадались?
– Попадались, – соглашается колдун, укладывает птицу в ямку и медленно присыпает её чёрной землёй. – Я просто смотрю, каким месяцем они отмечены, кому принадлежат, и зову нужного брата, чтобы он забрал и похоронил тело если надо. Чаще всего мне помогали Март и Апрель, потому что летним месяцам сюда не зайти. Если же люди принадлежали Ноябрю, то я оттаскивал смертного в ноябрьскую часть леса.
– Ты можешь определить, в каком месяце человек родился? – уточняю я, отряхивая руки.
– Могу.
– Тогда почему при нашей встрече ты сам у меня спросил, когда я родилась?
Колдун задумчиво сводит брови, заканчивает с могилой, берёт посох и поднимается на ноги.
– Потому что по тебе непонятно, – он разворачивается и идёт дальше, по маршруту, по которому мы ходим последние три дня.
– То есть «непонятно»?!
– Это… будто твой месяц тебя ничем не одарил, – усмехается колдун. Я уже знаю, что он любит надо мной подшучивать, но всё равно чувствую себя уязвлённой. – Это было бы странным, не скажи ты, что родилась в ноябре. Именно Ноябрь и ещё Июнь временами забывают или ленятся одаривать своих детей. Вот и весь ответ, княжна. В тебе нет ничего особенного.
– Что значит нет?! Да я всю жизнь мечтала быть не особенной! У меня же… – я осекаюсь, вспомнив, что солгала ему о своих волосах.
Я всегда хотела быть обычной, ненавидела свой цвет волос, а теперь по глупости возмущаюсь, когда наконец встретила того, кому неизвестна моя странность.
Успокаиваюсь, напоминая себе, что колдун ждёт свою невесту, а по его рассказу, скорее всего это я. Кто знает, что он сделает, если ему станет об этом известно. Для чего ему невеста? Пока мне надо провести в этом лесу около полугода, но выпустит ли он меня, узнав, кто я такая?
– У тебя что? – прерывает поток моих мыслей колдун.
– Ничего. Ты прав. Во мне ничего особенного, – спокойнее отвечаю я и моментально меняю тему. – Почему ты бил лёд топором на озере несколько дней назад?
– Заметил трещину.
– Тогда тем более нельзя было этого делать! – повышаю голос и стараюсь нагнать хозяина леса, чтобы заглянуть в лицо. – Зачем тебе разрушать лёд?
– Это не имеет значения. Я пытаюсь все эти столетия, а толку никакого, как бы сильно и чем бы я ни бил. В этом мне и может помочь бывшая невеста Ноября, которую я ему не отдал.
– Тот ребёнок в лесу, что ты отобрал у Ноября? Она тебе так нужна?
– Нужна.
– Почему ты не забрал её в тот же день?
Его шаг сбивается, колдун тянет с ответом, а я глаз с него не спускаю, иду рядом и надеюсь, что он всё-таки расскажет.
– Она была младенцем… я решил, что ребёнку будет лучше в смертной семье, – он неловко запускает руку в волосы, останавливаясь на краю знакомой поляны, той, где мы впервые встретились. – Я не умею обращаться с детьми. Со мной ребёнок умер бы от голода или холода. Я могу любое животное выходить, но не человеческое дитя.
Я несколько раз моргаю, с недоумением рассматривая его лицо. Губы он плотно сжимает, напрягается весь, но стыдливо бегающий взгляд его выдаёт. Моя улыбка сама собой становится шире, а потом я невольно начинаю смеяться, представляя колдуна с ребёнком. Должна признать, что полностью с ним согласна, даже в моём воображении это выглядит неловко. Да он бы потерял ребёнка в своём захламленном доме за сутки!
– Насмехаешься, значит, княжна, – недовольно фыркает колдун. – Между прочим, любимый тобой Апрель вообще детей младше пяти лет боится. Трёхлетний смертный однажды ему прядь золотистых волос выдрал, с тех пор он их избегает.
– Прикрываешься страхами Апреля, колдун? – в ещё большем хохоте сгибаюсь я, впервые видя смущённый румянец на его щеках.
