Ради того, чтобы освободить братьев.
Я устремляюсь к замёрзшему озеру, но меня останавливает крик Марта:
– Мне пора, сестрица! Ноябрь уже наверняка знает, что я здесь был и задержался.
– Нет, постой! Ты должен рассказать, как его разбить! – отвечаю я, надеясь задержать мальчишку.
– Это ты можешь спросить у моего брата, а я должен найти его часть души, иначе всё напрасно. И продолжай носить моё кольцо! Говорил же я, что камень этот добрый, удачу он тебе принесёт.
Я не успеваю больше ничего спросить. На моих глазах тело ребёнка распадается на вихрь снега и тёплый ветер. Исчезает, будто его здесь и не было. Я верчусь на месте, вспоминаю всё, что мне сказал колдун о том, что ему нужна спасённая девочка. В состоянии ли я разбить лёд, который даже самому Декабрю не поддаётся?
Оглядываю небо, которое медленно окрашивается в вечерние алые тона. Небо чистое, ветер слабый, поэтому сегодняшний день кажется почти тёплым по сравнению с предыдущими. Иду к заледеневшему озеру и нерешительно останавливаюсь на его краю, как и все дни до этого. Жду чего-то. Может, знака или подсказки, как мне поступить. Напряжённо всматриваюсь в пейзаж, брожу туда-сюда вдоль берега и мнусь на краю, не решаясь даже ступить на лёд. Вытряхиваю все мысли из головы и иду к лесной избе, чтобы узнать правду у колдуна.
Не нахожу хозяина на первом этаже, но успокаиваюсь, слыша скрип половиц со второго. Готовлю его любимые пироги с грушей, продолжая прислушиваться к шорохам. Мысль о его смерти тревожит меня сильнее, чем я могла бы представить, руки сами собой замирают, я вся настораживаюсь каждый раз, когда наверху повисает глухая тишина. А расслабляюсь, только когда раздаётся знакомое постукивание посоха.
Снова отвлекаю себя готовкой и уборкой. Спустя несколько часов дел не остаётся, я поднимаюсь на второй этаж и впервые стучу в дверь колдуна.
– В чём дело, княжна? – раздаётся привычный недовольный голос.
– Поешь со мной.
– Неужели наготовила так много, что самой не справиться? – Он выходит, но закрывает дверь так быстро, что я не успеваю заглянуть в его комнату.
– Вроде того, – соглашаюсь я.
Спустившись в горницу, колдун втягивает носом запахи, вскидывает на меня взгляд, вопросительно приподнимая бровь. Вроде и слеп он, но каким-то образом всё знает. Наготовила я сегодня больше обычного: немного грибного супа, каша овсяная с приправой, свежеиспечённый хлеб, овощей побольше почистила и нарезала. Улыбаюсь, глядя, как дёргается голова колдуна в сторону пирожков с грушей, но про них он вслух не спрашивает.
– Поешь. Март сказал, что вы любите еду, хоть она вам и не нужна.
– Забавная ты, княжна. Удостоверившись теперь, что во мне нет ничего человеческого, вместо того чтобы бежать сломя голову, ты вернулась в мой дом и наготовила еды, – хмыкает он, тяжело опускаясь на стул, а я по привычке будто немощному вкладываю ложку в его руку.
– В отличие от лис, убить меня ты не пытаешься, – с напускным равнодушием пожимаю я плечами.
– Прости за руку, – внезапно бросает он, а я невольно сжимаю и разжимаю пальцы, на одном из которых по-прежнему ношу кольцо Марта. Синяки остались, но уже не болят так сильно. – Что ещё тебе рассказал мелкий пройдоха?
– Рассказал, что Ноябрь вас обманул. Это правда?
Колдун начинает перемешивать кашу. Спохватившись, я как можно незаметнее кидаю ему в еду кусочек масла, чтобы вкуснее было. Улыбаюсь, понимая, что он ничего не заметил. Тихо сажусь обратно на место, кладу себе и тоже принимаюсь за еду.
– Правда. Ссоры между нами дело обычное. Но в тот год Ноябрь на самом деле победил. Жестоким способом, обманом, но победил.
– Значит, этот вид… то, что я вижу – это половина твоей души?
– Да. Даже половина моей души сильна, и я смог принять эту форму. Хоть Март и выкрал мою вторую половину, но мёртвая вода, что Ноябрь добавил в хмель, сохранялась в моём организме на столетия, поэтому соединиться в одно целое я не мог. Но и глупцом был, попросив Март сохранить часть моей души на время. Как ты слышала, он и такое способен потерять, – колдун говорит и ест спокойно, без былой злости или отчаяния, и я не знаю, хорошо это или плохо. – Однако у неполноценной души есть предел.
– Ты действительно умираешь?
– Смерть в вашем понимании – это не совсем верное определение. Я просто исчезну. Без моей поддержки исчезнет снег и мороз, что я храню. А с ними исчезнут и мои братья.
– Но если Март найдёт вторую половину после твоего исчезновения? Ты не сможешь вернуться?
– Нет. Вторая половина тоже исчезнет следом за первой, княжна. Исчезнет зима навсегда.
Я опускаю взгляд на свою кашу, которой не съела ни ложки.
– Тебя это не пугает? – неожиданно спрашиваю я.
Растерянно наклоняю голову, когда колдун фыркает, а потом безрадостно смеётся.
– Как показало время, моё существование особо никому не важно. Да и это… – он взмахивает рукой в сторону окна, за которым давно стемнело. – Вы, смертные, сказали бы, что это и «не жизнь вовсе».
– Ты одинок, – тихо соглашаюсь я.
– Мне незнакомо понятие одиночества, княжна.
– Это был не вопрос. То, что ты чувствуешь… это – одиночество.
– Хм, – задумчиво тянет колдун, смотрит куда-то мимо меня, наклоняет голову и возвращается к еде. – Тогда это неприятное чувство.
Я сдержанно улыбаюсь его скупому выводу и откладываю ложку, совсем теряя аппетит.
– Март сказал правду, что все люди погибнут без зимы, снега и живой воды?
– Да. Не сразу. Может, ещё лет десять пройдёт, прежде чем голод убьёт большинство.
Я тревожно закусываю губу, вспоминая о своих близких. Десять лет. Это слишком скоро.
– Души твоих братьев подо льдом? – уточняю я.
Колдун весь напрягается как натянутая тетива, медленно поднимает на меня недовольное лицо, будто я узнала его самый сокровенный секрет.
– Март вообще всё разболтал? – настороженно бормочет он.
– Почти.
– Язык без костей.
– Расскажи мне о невесте, которую ждёшь. Это она поможет тебе разбить лёд?
– Да, – морщится колдун, нехотя выдавливая одно короткое слово.
– Расскажи, – наседаю я, пока он в тишине заканчивает есть кашу, считая, что одного-единственного «да» мне должно быть достаточно.
Демонстративно шумно отодвигаю от него корзинку с грушевыми пирогами, когда он тянет руку за первым.
– Княжна, – недовольно зовёт колдун, схватив рукой воздух.
– Расскажи, тогда дам один, – выдвигаю я своё условие.
– Если расскажу – дашь четыре.
– Два и не больше.
