Рука потянулась к джинсам. Костя ощупал карман – да, листы были на месте. Ну хоть не обчистили, видимо, не до этого было. Аккуратно вытащив старые желтые страницы, он начал читать.
Глава 6
– Мне нужно кое-что рассказать тебе.
Михаил Александрович нежно посмотрел на Оленьку.
– Все что хочешь, – он чуть запнулся, – любимая.
Оленька с такой теплотой взглянула на него в ответ, но в глазах вдруг появились слезы.
– Миша, тогда… – Она поднесла палец к губам, будто пытаясь остановить слова, которые рвались наружу: – Пятнадцать лет назад. Это было так страшно.
– Я понимаю тебя, – быстро заговорил Михаил Александрович, – тебе столько пришлось пережить, а меня не было рядом. Пожалуйста, прости.
– Нет, – покачала головой Оленька, а в глазах, и Михаил Александрович это уловил, мелькнул страх, – ты не знаешь, что было там. Он… Он был в ярости, поняв, что мы сделали с тобой, – заговорила она очень быстро. – И он обещал, что подаст на развод из-за моей измены. Что мне никогда больше не выйти замуж, что мне никогда не стать матерью законных детей. Я так испугалась.
Михаил Александрович с жалостью посмотрел на нее, будто всем телом ощущая ту же боль и страдание, что и она много лет назад.
– Оленька, Господь рассудил нас. Я знаю, что твой муж умер вскоре после этого. И мне так жаль, что я не дождался и сбежал. Хотя Бог дал нам новый шанс.
– Нет, Миша, не Бог его дал. А я сама.
Произнеся последние слова, Ольга испуганно взглянула на возлюбленного. Михаил Александрович вдруг почувствовал то же, что и много лет назад в Петербурге, увидев перед собой соседа по комнате, принесшего откуда-то кошелек с деньгами и старательно пытавшегося замыть рукав пиджака от крови. «Украл», – подумал он тогда, а может, и еще что хуже. Хотя со временем ему пришлось увидеть в своей жизни и более страшные вещи, но светом в этой грязи была одна мысль, что где-то на грешной земле живет ангел. И этот ангел – его Оленька. Она не могла иметь отношения ни к чему плохому.
– О чем ты говоришь? – тихо спросил он.
Оленька замерла, видимо, чувствуя, что должна произнести то, чего безмерно боялась и о чем не хотела вспоминать.
– Я знала, что в отцовском имении в ту пору часто травили крыс, и знала, где лежит мышьяк, – наконец произнесла она. – На следующее же утро, пока он не успел никому рассказать, я подмешала яд в вишневое варенье, что Павел ел по утрам. К обеду его не стало. Он был уже немолод, и ни у кого не возникло сомнений, что смерть его связана с болезнью. А я лишь подтвердила, что в последнее время муж часто жаловался на желудок.
Оленька сказала все это слишком быстро, будто много раз уже репетировала и проговаривала про себя. Сказала, не глядя на Михаила Александровича, ибо знала уже, наверное, что тот не сможет ее простить, хоть и до последнего надеялась на обратное. Она приподнялась с сеновала и закрыла лицо руками. Михаил Александрович видел теперь, как дрожит ее спина от рыданий. Ему хотелось обнять ее и сказать, что это ничего не значит, но он не смог. В ту секунду Оленька вдруг стала чужой. Сколько бы грязи ни наблюдал в первые годы петербургской жизни Михаил Александрович, никогда рука его не поднялась бы на человека. Тем более того, с кем он мог быть связан нерушимыми узами брака. Он видел сейчас не свою нежную возлюбленную. Он видел женщину, хладнокровно достающую яд и кладущую его в блюдо своего мужа.
– Я не представлял, что ты способна на такое, – смотря куда-то в сторону, произнес он.
– И я не представляла, – не поднимая глаз, произнесла Оленька. – Все эти годы призрак Павла был рядом, во снах, и лишь одно удерживало меня на земле. Я хотела увидеть тебя еще раз. Хотела узнать, сможешь ли ты принять меня такой, раз я сама не принимаю. Я помнила, что отпустила тебя в тот день, но так надеялась, что ты вернешься, хотя и боялась этого.
– А я боялся, что причиню тебе зло, если буду искать, – горько усмехнулся Михаил Александрович. – Я писал свои книги и думал лишь о том, что, возможно, ты откроешь одну из них и поймешь, что это я написал. И что в каждой строке о любви звучит твое имя.
– И сегодня оно перестало звучать для тебя? – Оленька наконец подняла на него глаза.
– Нет, – как-то неуверенно произнес Михаил Александрович, – прости, мне нужно подумать обо всем, что ты рассказала. И понять, что делать дальше.
Оленька вдруг вскочила на ноги и резко произнесла:
– Ты опять сбегаешь, оставляя меня справляться самой? Как в ту ночь пятнадцать лет назад?
– Но ты ведь сама просила меня уйти! – удивленно воскликнул Михаил Александрович.
– Просила! – резко сказала Ольга. – Но мне так хотелось, чтобы ты не был юнцом, что слушает меня! Чтобы ты сам решил, что делать. Спас меня, как угодно. Я любила бы тебя всю жизнь. Хотя, впрочем, именно на это я потратила последние пятнадцать лет. Но сейчас я понимаю, что годы эти прошли зря. Что мне не искупить моих грехов ни перед Богом, ни перед людьми. И все из-за тебя!
Она произнесла все это так быстро и с такой обидой в голосе, что Михаил Александрович увидел ее совсем другой. Нет, не невинный ангел был перед ним. Распущенные волосы, обнаженное тело в отсветах керосиновой лампы, что она захватила с собой. Она напомнила ему искусительницу Еву из Ветхого Завета. Женщину, несущую своим грехом и погибель супругу, и проклятие всему роду человеческому. Лишь сейчас он понял, что его юной Оленьки нет больше. А ведьму эту он не знает, но чувствует, что она тянет его в ад.
– Прости, мне нужно уйти, – произнес он, вдруг почувствовав стыд от своей наготы, как Адам, вкусивший запретного плода. – Я приду завтра сюда же. И мы поговорим.
Торопясь как можно скорее одеться, он поднял брюки, и в этот момент из кармана выскочил маленький пистолет, который он захватил с собой на всякий случай, собираясь на ночную прогулку.
– Что это? – воскликнула Оленька.
– Пистолет, – тихо произнес он, убрав оружие обратно в карман. – Жизнь в Петербурге научила бояться темноты, – попытался он пошутить, заправляя сорочку.
– Хоть что-то в тебе изменилось, – тихо сказала Оленька и грустно улыбнулась.
Михаил Александрович молча смотрел, как она надевает платье. А перед глазами стояла картина: вот она этими маленькими нежными пальцами достает мышьяк из отцовских запасов и подсыпает его мужу. С ужасом он подумал, что вряд ли когда-нибудь сможет избавиться от этого страшного видения, если она будет рядом.
Оленька поймала его взгляд.
– Не приходи завтра и больше никогда не приходи, – горько произнесла она. – Мне все и так ясно. Я отпускаю тебя, как и пятнадцать лет назад.
В голосе Оленьки прозвучала такая боль, что Михаил Александрович поневоле засомневался, не остаться ли с ней сейчас. Он подошел к ней и крепко обнял. Оленька обняла в ответ и прижала голову к его плечу. Они стояли так несколько секунд, пока Михаил Александрович не почувствовал, что его рубашка становится мокрой от ее слез.
