– Не могу поверить. Неужели с ним все будет в порядке?
Анна с Антоном уже вышли из отделения и стояли у кулера в ординаторской. Анна заварила себе чай и теребила в руках бумажку с ниточкой от пакетика.
– А почему бы и нет? Роды прошли, все в порядке. Вдруг вся эта история взяла и закончилась? – улыбаясь, ответил ей Антон.
– Роды прошли как обычно? – спросила Анна.
– Да, сам принимал. Думал, что снова даже закричать толком не сможет, а он как разорался. Мы уже отвыкли от этого. Акушерки минут пять не могли вспомнить, что делать дальше надо, просто стояли, раскрыв рот. Я их еле растолкал. И пациентка лежит в слезах, тоже ничего не понимает. Ты не была еще у нее?
– Нет, как раз к ней собиралась, но ты меня чаем отвлек.
– Опять я виноват, – Антон рассмеялся. – Что ж ты за баба-то такая? Другая бы давно меня про все подробности расспросила, и живым не слезла, пока я все не рассказал. Ведь такая сенсация. Уже почти три часа прошло, а ребенок жив и здоров. Это впервые с начала эпидемии.
– А может, еще где-то такое происходит?
– Ну, я не слышал, хотя новости уже несколько раз открывал. Буду готовиться давать интервью, как врач, принявший первые благополучные роды с начала эпидемии.
– Так хочется в это верить…
– Правда? – Антон лукаво взглянул на нее, но Анна отвела взгляд.
– Пойду я к Марии, – сказала она.
– Ну да, иди, порадуй.
Анна вздохнула и вышла из ординаторской. Все он прекрасно понимал. То, в чем она сама не готова была признаться. Последние полгода этой тяжелой работы, общения с матерями погибающих малышей давали ей странное успокоение. Теперь не она одна не могла стать матерью, таких женщин были сотни тысяч по всей стране. И Анна впервые за долгие годы не чувствовала себя ущербной.
Когда Анна зашла в палату, Мария сидела на кровати и что-то печатала в телефоне. Она быстро подняла голову: на лице отразились страх и сильное волнение. Марию сложно было назвать красивой, скорее подошло бы слово «миловидная». Она была довольно полной женщиной, невысокого роста с густыми темными кудрявыми волосами до плеч. Такая типичная советская «жена». Эффект был особенно сильным из-за отсутствия косметики, растрепанных волос и больничного халата. Бигуди разве что не хватало. Мария выглядела сейчас так же, как и в их первую с Анной встречу, только тогда у нее был живот. А еще живая дочь.
– Это вы? – тихо спросила Мария с легкой улыбкой, будто немного успокоившейся. – Я думала: врачи. Все жду новостей. Уже три часа прошло. Говорят, что обычно уже через два дети начинают задыхаться. Я все жду и не знаю, что скажут, – на глазах выступили слезы.
– Мария, я только что в детском отделении была. Они говорят, что все хорошо. Малыш жив и здоров, они его обследуют.
– Они дадут мне его покормить?
– Да, но попозже. Вы же знаете, такого давно не было. Врачи хотят понять…
– А если они не успеют? – перебила она. – Если это просто отсрочка? Я так хочу его покормить, прижать к себе. Он же там голодный.
– Не волнуйтесь. Ему дали немного смеси.
– Я не могу поверить… Не могу. Я не понимаю, что происходит. Мне так хочется надеяться, верить, что все не напрасно, что малыш будет жить. Ведь должно же это все когда-нибудь кончиться? Все эти смерти!
– Должно. И мы будем надеяться, что уже закончилось.
– Анна, спасибо вам! Спасибо за то, что вы рядом!
Анна присела к Марии на кровать и приобняла ее. Она и вправду сроднилась с этой женщиной за последние недели. Анна прожила с ней самый страшный период ее жизни, а сейчас, может быть, проживет самый радостный. Ее лишь немного удивило, что Мария ничего не сказала сейчас о своей дочери.
Анна уже много лет работала психологом и хорошо понимала ситуацию, которая была в семье Марии, возможно даже лучше нее самой. Брак трещал по швам. Муж изменял, но вернулся лишь ради дочери. Мария не чувствовала себя любимой, а к дочери просто ревновала. Она не хотела этого признавать, но после измены муж вернулся не к ней, а к Алине. Хотя они оба и пытались изображать из себя нормальную семью. Ее беременность была попыткой вновь привлечь к себе внимание мужа, почувствовать его заботу, но в итоге это дало совсем другой эффект, а Мария не захотела отступить. Она приняла роль жертвы, страдалицы, которая выбрала путь и идет по нему к предначертанному финалу. Пусть она и пыталась оправдать это религиозными соображениями, но Анна понимала, что все это лишь отговорки. Ей нужно было быть в центре внимания, хоть какого, а без беременности она бы все потеряла. Остался бы лишь муж, не слишком ею интересующийся, и дочь, в которой она никак не хотела видеть взрослого человека. Мария уже не была хорошей женой, да и дочь-подростка она не хотела принимать, значит, ей нужно было вновь стать матерью малыша. Ведь раньше, когда она была в этой роли с Алиной, у нее все было хорошо.
Эти рассуждения были очень циничны. И Анна понимала, что Мария этого не осознает. Она искренне переживала из-за смерти дочери, ей было очень больно, но это никак не отменяло тех негативных чувств, что она испытывала к ней прежде. И боль от потери для нее была очень сильна еще и тем, что, зная о будущей судьбе новорожденного, она могла перестать быть матерью. Но в никакой другой роли она не чувствовала себя успешной. И вот теперь. Неужели все будет?
Анна вышла из палаты. Навстречу по коридору быстрым шагом шел главврач, и его вызвали в воскресенье. Анна поздоровалась, а он просто кивнул в ответ. Тоже, наверно, уже прокручивает в голове, как будет давать интервью. Минута славы. Для них всех, особенно для Марии. Будет всем рассказывать, какое это счастье для нее, только что похоронившей дочь. «И почему я так цинична?» – мелькнуло у Анны в голове. Порадовалась бы за пациентку. Да нет, за нее-то как раз радостно, больно за себя. Она почувствовала себя совершенно ненужной в этой счастливой суете. Ей позвонили сегодня, думая, что будет боль и смерть. А на праздник жизни не звали. Пойти домой? На часах еще не поздно, можно попробовать успеть на пляж. Она быстро заглянула в ординаторскую, чтобы взять свою сумку. Антон, отвернувшись от двери, о чем-то шутил с пожилой акушеркой. Они разговаривали громко, так что даже не заметили Анну. Она быстро выскользнула с сумкой из отделения и спустилась по лестнице.
На выходе рядом с вахтером она заметила мужчину, который очень громко разговаривал и жестикулировал. Она хотела уже проскочить мимо них, тихо сказав «до свидания», но вахтер окликнул ее.
– Анна Сергеевна! Объясните мужчине, что я не могу его пропустить. Что у нас режим.
Анне очень не хотелось вмешиваться в этот спор, но воспитание не позволило просто сбежать.
– Извините, а что у вас случилось? – спросила она.
– А вы кто? – ответил вопросом мужчина. Анна смогла рассмотреть его получше. Выглядел он лет на сорок и был какой-то неопрятный. Рубашка мятая и едва на нем сходилась, обтягивая круглый живот, на лице щетина, волосы требовали стрижки.
