– Значит, договорились, – сказал Стерлинг. – Идём на Мусорный Двор и слушаем, вдруг кто издаст звуки совсем как у лисы, даже если это не лиса.
– Подожди, – сказал Джулеп. – А зачем на Мусорный Двор?
– Ты не понял, что ли?
– Не понял что?
– Кошачья еда!
Дасти пошевелилась во сне, и мальчишки накрепко захлопнули рты.
– Что кошачья еда? – спустя мгновение прошептал Джулеп.
– Она стала пропадать тогда же, когда стали умирать лисы, – ответил Стерлинг. – Скажи ещё – совпадение!
Ласка встрепенулась. Наконец-то Стерлинг сказал что-то разумное. Она представила, как это существо с мхом вместо меха крадётся на задний двор дома Беззубой Дамы и вылизывает банку языком из дыма.
– Беззубая Дама выставляет кошачью еду на рассвете и на закате, – прошептал Стерлинг. – Если выйдем сейчас, успеем, пока этот лисоубийца её не украл.
Ласка тихонечко принюхалась к выходу из норы, за которым всё ещё царили Чёрные Часы. Пока всё снаружи черно как смоль, лисы должны оставаться в норе. Особенно лисёныши.
– Спрячемся на Мусорном Дворе и будем ждать, – говорил Стерлинг. – И как только появится призрак, Заг, лиса – да хоть кто, – вот тогда мы выскочим и разо рвём эту тварь на мелкие кусочки. Мы спасём весь квартал! И уж, само собой, нашу кошачью еду!
– Однозначно, – ответил Джулеп. И заёрзал, толкнув Ласку в спину. – Только… если туда идти, эта тварь ведь может взорвать нам лица.
– Что ты опять как ручной, Джулеп? – воскликнул Стерлинг. – Это тебе не сказочки для лисёнышей.
Шерсть на загривке у Джулепа вздыбилась и уколола Ласку в плечи.
– Я не ручной!
– Докажи.
Шерсть на загривке у Джулепа улеглась.
– Может, Ласку разбудим, спросим?
Стерлинг хмыкнул.
– Да она скажет нет. Она ручнее тебя.
Ласка перекатилась на лапы и встала. Стерлинг тут же захлопнул рот, а Джулеп перекатился на другой бок и съёжился.
Ласка пристально посмотрела на них:
– Идёмте убьём эту тварь.
Стерлинг приподнял брови. Джулеп нахмурил.
– Ха! – усмехнулся Стерлинг. Он двинул лапой Джулепу по щеке. – Понял? Даже Ласка думает, ты ручной.
Морда Джулепа скорчилась от злости.
Стерлинг потрусил к выходу.
– Пошли, – зашептал он. – А то Дасти проснётся.
Джулеп сердито глянул на Ласку.
– Даже не знаю, чего нам вообще слушать девчонку.
Ласка сделала вид, что не слышит, и пошла следом за Стерлингом.
Ласке не нравилось, когда говорили о грустном. От этого в ней начинало клокотать слишком много воспоминаний. Но если всё-таки приходилось слушать о грустном, если она понимала, что лисы попали в беду, она не могла отсиживаться в норе.
И потом, воображение мальчишек бежало впереди них, заставляло рычать на облака и кусать воздух. Может быть, тот, кто убивал лис, и обманул ей глаза и уши ходячей тенью и лисьим воем. Но своему носу она по-прежнему доверяла.
Трое лисёнышей выскользнули из норы и растворились во тьме Чёрных Часов.
Это был долгий гнетущий путь через кладбище. Лисёныши крались сквозь бесконечную тьму, держась хвостом к хвосту. В черноте ночи не слышалось воя. Не поблескивал металл, не ходили деревья. Но от этого Ласке становилось лишь неспокойнее.
Где-то посреди кладбища ей почудилось, что откуда-то слабо веет запахом жжёных листьев, но она никак не могла понять: это нос что-то почуял или страх заговорил в ней? Что бы то ни было, она легко бежала впереди Стерлинга, уводя их с Джулепом прочь от запаха, туда, где висела луна.
Они добрались до улицы Готорна. Уличные фонари не горели. Не светились окна. Лунный свет растянул по крышам тени от дымоходов, длинные и кривые.
Лисёныши миновали неподвижную вертушку, юркнули в щель под забором и выскочили на Мусорный Двор. Стерлинг толкнул носом и распахнул ржавый холодильник. Все заскочили внутрь, спрятали хвосты в пропахшей плесенью тени и высунули морды на морозный воздух.
Они не сводили глаз с заднего крыльца. И ждали.
Луна потускнела. Воздух застыл неподвижно. Сверчки играли колыбельную песню.
Джулеп вздохнул.
– Никогда не думал, что охотиться на лисоубийц так скучно.
Стерлинг вместо ответа навонял в холодильнике.
– Так интереснее?
Ласка задержала дыхание. Мальчишки едва сдерживали смешки.
Вскоре звёзды растаяли в светлеющем небе, и крыша дома обрела очертания. Сетчатая дверь скрипнула и отворилась. На крыльцо, шаркая тапочками на дрожащих ногах, вышла Беззубая Дама. Запах мёртвых цветов расплылся по двору. Лисы, навострив усы, смотрели во все глаза.
Послышался резкий щелчок, а следом металлический хруст – старуха вдавила в банку консервный нож и повернула вентиль. Джулеп облизал губы. Не успела Беззубая Дама открыть банку полностью, как её взгляд упал на что-то с другой стороны двора, возле сломанного окна. Нож и банка выпали у неё из рук и загремели по крыльцу.
– Нет! – вскрикнула женщина. Шаркающей походкой она спустилась по ступенькам и подошла к кошачьим костям, которые лисы обглодали накануне. – Нет, нет, нет! – Она упала на колени, схватила ошейник и крепко сжала в иссохших пальцах. – Бутси! – Она поморгала, смахивая с глаз сырость, и оглядела двор. Губы сердито поджались. – Паразит! – выпалила она.
Что-то бурча под нос, старуха встала и, прижимая ошейник к груди, заковыляла к дому. Сетчатая дверь захлопнулась за ней наглухо.
– Что это с ней? – удивился Джулеп.
Стерлинг пожал плечами.
– Расстроилась, наверное, что не сама съела Бутси. Да, Лас? Ласка?
У Ласки открылся рот. Дыхание перехватило. Мальчишки посмотрели туда же, куда она, и выпучили глаза.
Тварь не явилась с неба. Она не появилась из тени, не спрыгнула с крыши. Она явилась из-под крыльца. Она вылезла из дыры в решётке, размытой и неразличимой в тусклых рассветных сумерках. Тварь была и похожа на лису, и не похожа. Уши у неё болтались. Хвост загибался крючком. А самое странное, что в ухе, у самого основания, торчал кусочек железа.
При виде существа у Ласки отчаянно заколотилось сердце. Она никак не могла понять: от страха или… чего-то ещё.
Лисёныши молча смотрели, как тварь неуклюже запрыгивает по ступенькам.
– Это что… лиса? – растерялся Стерлинг.
– Лисоид, – прошептал Джулеп. – Это Заг! Я же вам говорил!
Лисоид взобрался на крыльцо и оглядел двор огромными, как луна, глазами. Лисёныши попрятали морды обратно в холодильник и высунули снова, когда Лисоид принялся обнюхивать банку. Он облизал губы. Зубы под ними оказались такими тупыми, что, казалось, не могли прокусить даже перо.
