Спустя месяц после этой «охоты», ‘Анад стоял перед входом во дворец халифа и просил стражу, чтобы о нем тотчас же доложили принцессе. И обязательно при этом известили о том, что у него есть именно то, о чем она грезит, днем и ночью. Не успел он все это сказать, как стражники, заранее предупрежденные принцессой о возможном появлении молодого человека с такого рода просьбой, тут же отворили ворота и препроводили его к принцессе. Встретила она ‘Анада, догадываясь о цели его прихода, с открытым лицом. ‘Анад приблизился к принцессе, встал на колени и преподнес в подарок жемчужину. В состоявшейся затем беседе за чашкой кофе поведал ей все, как было. Выслушав его, принцесса сказала, что, согласно их уговору, теперь и он должен открыть ей свое сокровенное желание. Ответ молодого человека, страстно влюбленного в принцессу, предугадать было нетрудно. Мое сокровенное желание, ответил он, глядя принцессе в глаза, — чтобы ты стала моей женой. Конечно же, я понимаю, что такая прекрасная белая жемчужина, как ты, совсем не пара такой черной, как я. Произнеся эти слова, он достал из-за пояса кинжал, которым сразил морского «паука», и вонзил его себе в сердце. Так, согласно преданию, ушел из жизни влюбленный в принцессу ‘Анад, потомок в третьем колене освобожденного из неволи чернокожего раба-африканца (25).
Сезон жемчужного лова продолжался несколько месяцев. Все то время, когда главы семейств находились в море, семьи их должны были на что-то жить. Поэтому перед выходом в море каждому из ловцов жемчуга, из числа ныряльщиков, капитан выплачивал предоплату (салафийа), вразмере 15-20 рупий.
После окончания «жемчужной охоты» ловец получал долю с улова-добычи — тисгам.
В зимний период времени, когда на «жемчужную охоту» не выходили и деньги, заработанные за предыдущий сезон, заканчивались, ловцы обращались к своим капитанам за субсидиями (фигурируют в речи аравийцев под словом «карджийа»').
Все выплаты ловцам капитаны заносили в специальные журналы. Образовывавшиеся долги ловцы обязаны были непременно возвращать. Их вычитали с причитавшейся ловцу доли улова. Непокрытые части долгов переносились на следующий год, но уже с установленным процентом. Долги, остававшиеся после смерти ловцов, переписывались на их братьев и сыновей. Случалось, что капитаны списывали долги ловцам, если те, по их настоянию, брали в жены вдов своих погибавших товарищей. Ныряльщик, основательно задолжавший капитану, становился его собственностью. Капитан мог расплачиваться им за свои долги. Если долги умиравших ловцов переходили на их несовершеннолетних детей, то те отрабатывали долги, выполняя разные работы в домах капитанов, состоя табабами (учениками) на судах, а затем и ловцами, как их отцы.
Капитаны, в свою очередь, оказывались в долговой кабале у таввашей (торговцев-оптовиков), ибо им и принадлежали, как правило, суда, которые они брали у них в аренду.
Первым из правителей в шейхствах Прибрежной Аравии, кто решился внести изменения в эти многовековые и кабальные в целом для ловцов правила и нормы жемчужного лова, был владетель Бахрейна шейх Хамад Аль Халифа. Его примеру последовали и другие правители. Главные положения реформы сводились к тому, что доходы, получаемые капитанами судов от продажи жемчуга, подпадали под строгий контроль шейхов; долги ловцов их потомками не наследовались.
Если владельцем судна выступал сам капитан, то ему причиталось 50 % заработка от продажи выловленного жемчуга, другие 50 % — членам экипажа (2/3 — ловцам и 1/3 — на покрытие фиксированных окладов «тягачей», матросов и чтецов Корана; табабы не получали ничего).
Если капитан не являлся хозяином судна, то ему полагалась только 1/5 от половины дохода с продажи выловленного жемчуга; остаток этой первой половины шел владельцу судна в лице того же тавваша. Другие 50 % распределялись между ловцами, «тягачами» и матросами (по указанной выше схеме).
Тавваш, финансировавший «жемчужную охоту», имел право приобретать жемчуг у капитана своего судна на 20 % ниже его рыночной стоимости. Случалось, что капитаны влезали в такие долги, что вынуждены были распродавать свое имущество и становиться ловцами.
Разбором всякого рода «жемчужных дел» между капитанами и ловцами занимался так называемый жемчужный суд (мах кама ал-гавс или сулфа), состоявший из 2–3 самых именитых и авторитетных капитанов в том или другом шейхстве, назначаемых указом правителя.
Редко, но случались, протестные выступления ловцов. Так, 25 мая 1932 г. 1500 ловцов переправились с острова Мухаррак на остров Бахрейн, чтобы вызволить из темницы девять арестованных их товарищей. По пути к полицейскому участку, где те содержались, ограбили лавки нескольких непопулярных среди населения Бахрейна торговцев, завышавших цены на продукты, и бесстыдно, по мнению ловцов, обиравших людей. Чтобы разогнать протестантов, полиция открыла по ним огонь. Несколько человек было убито и ранено (26).
По окончании сезона лова в казну шейха выплачивалось несколько налогов: нуб — с каждого ныряльщика (их собирали не во всех шейхствах) и тараз — с каждой лодки (он варьировался от размера судна и численности его экипажа). Можно было платить либо деньгами, либо продуктами (в основном — рисом). Маленький парусник оценивался в один мешок риса, большой — в четыре. Такие налоги давали правителям немалые доходы.
Налог тараз, рассказывал автору этой книги Эдвард Хендерсон, бывший английский политический агент в Абу-Даби, использовался на цели сооружения городских крепостных стен, сторожевых башен, а также для оплаты наемных вооруженных отрядов бедуинов. Дело в том, что летом, во время сезона жемчужной ловли, когда практически все мужчины уходили в море, прибрежные населенные пункты от набегов разбойников охраняли эти самые нанимаемые бедуины. Зимой они сторожили вытащенные на берег и разбросанные вдоль побережья парусные суда. Специальные сторожевые отряды сопровождали и жемчужные флотилии в море. Взимался такой налог с каждой семьи, один раз в году, обычно весной. И платили его, надо сказать, безропотно. Особенно с учетом того, что морские набеги пиратов (газу) на жемчужные флотилии тех или иных шейхств в местах лова сильно, порой, подрывали их финансовое состояние.
Впервые тараз, к слову, ввели португальцы, еще в XVI веке. Тараз считался «жемчужным налогом» первой категории, и со времен португальцев название его не менялось.
В некоторых шейхствах взимался специальный налог с капитанов парусников. Выплачивали его владельцы судов, чаще всего — все те же тавваши (27).
Торговцев, подвизавшихся на коммерции в море, на подвозе воды и продуктов питания, называли маззаринами. Одна бочка воды стоила 1 рупию. Потребности в питьевой воде команды одного парусника в течение сезона лова составляли не менее 200 бочек. Питьевую воду в бочках хранили не на палубах и в трюмах, где она от жары быстро портилась, а тянули по воде на тросах, вслед за судном. Такой способ, хоть как-то, но освежал воду, а главное — «продлевал ей жизнь», как говорили ныряльщики, не давал ей испортиться (28).
История жемчужного промысла Прибрежной Аравии свидетельствует, что тавваши вели себя с ловцами честно. Отношения торговцев-владельцев судов с артелями ныряльщиков и «тягачей» строились исключительно на устных договоренностях. Слово, данное таввашем, никогда им не нарушалось, чего бы это ему не стоило. Непременный атрибут каждого торговца жемчугом в прошлом — небольшой деревянный сундучок, инкрустированный серебром. В нем находились весы, специальные медные сита для сортировки жемчуга и красный шерстяной платок для их хранения.
