Рабов для продажи выставляли на рынках в специально отведенных местах. Раба и рабыню при покупке осматривали, как говорится, с пристрастием, с головы до ног. Повелев раздеться догола, внимательно оглядывали все части тела. Существовал даже своего рода «гарантийный срок», когда в течение трех дней после покупки невольника или невольницы их можно было обменять.
Рабский труд в Катаре и на Арабском побережье Персидского залива широко применялся в жемчужном промысле. Во второй половине XX века доля рабов-африканцев среди населения Аравийского побережья от Омана до Кувейта составляла 17 % (32).
Капитан Бойис, старший офицер английского патрульно-сторожевого отряда в Персидском заливе, в одном из своих отчетов за 1939 г. отмечал, что арабы Аравии с незапамятных времен использовали рабов для выполнения всякого рода «физических работ», особенно таких тяжелых, как жемчужная ловля и уход за финиковыми садами. Поэтому любая попытка принудить жителей Аравии на их тогдашней стадии развития к тому, чтобы они перестали пользоваться рабами была равносильна, на его взгляд, попытке заставить шотландцев отказаться от виски (33).
В декабре 1933 г., докладывал английский консул в Аддис-Абебе, в британскую миссию доставили молодого человека, назвавшегося Суруром. Он рассказал, что только-что вернулся в Эфиопию из Аравии, где провел в рабстве более пяти лет. В ходе разговора выяснилось, что 1925 г., когда ему было 11 лет и он пас скот, его похитили и привезли в Таджуру, что на побережье Сомали, поместили в трюм парусника, вместе с 50 другими юношами и мужчинами, и переправили в Джидду. Там, на невольничьем рынке, его и приобрел один катарский торговец. Увез в Доху и перепродал таввашу, у которого он трудился рабом-ловцом жемчуга во время сезонов «жемчужной охоты». Сурур поведал консулу о том, что дважды пытался сбежать от хозяина. После первого побега обратился к британскому агенту в Дубае, ‘Исе ибн ‘Абд ал-Латифу, который обещал помочь ему, но слова своего не сдержал — вернул хозяину. И тот сильно избил его. Спустя какое-то время он опять пустился в бега, и обратился за защитой в офис британского агента в Шардже. Но, по иронии судьбы, оказалось, что английским агентом-резидентом и там выступал тот же самый ‘Иса. И он в очередной раз возвратил юношу его владельцу. На сей раз в наказание за то, что раб пытался удрать от своего хозяина, тот порол его до тех пор, пока Сурур не потерял сознание. Улизнув в третий раз, тайно укрывшись на торговом судне, шедшем в Басру, он случайно повстречался там на рынке с сомалийцами, работавшими кочегарами на британском пароходе. Они-то и помогли ему добраться до Джибути. Прибыв туда, Сурур был опрошен тамошним портовым чиновником, привезен на английском судне в Аддис-Абебу и передан в руки британскому консулу, который, наконец, и отпустил его на свободу.
После Второй мировой войны, как доносили английские политические агенты, работавшие на Бахрейне, рабы имелись практически во всех катарских семьях. Их там все так же свободно продавали и покупали на невольничьих рынках.
В начале 1950-х годов на Катарском полуострове, по сведениям англичан, насчитывалось 3 000 рабов. В 1949 г. 250 рабов работало в компании Qatar Petroleum Development. От 80 % до 95 % от получаемых ими зарплат они отдавали своим хозяевам. После обсуждения данного вопроса с английским политическим агентом правитель Катара издал указ, предписывавший владельцам рабов изымать в свою пользу только 50 % от заработных плат их невольников.
В 1940-х и в 1950-х годах никаких законов о труде, регулировавших часы работы и размер заработной платы в Катаре не существовало. Кто-то из рабочих получал по рупии в день, а кто-то — по четыре (ловцы жемчуга, для сравнения, зарабатывали 60 рупий за сезон, то есть за 6 месяцев); и у всех у них имелся только один выходной день в месяц.
В 1952 г., во время кампании по освобождению рабов в Катаре, шейх ‘Али, правитель Катара, владел 660 рабами. Всех их он отпустил на свободу. Придворцовые помещения, в которых они проживали, велел закрыть. Но уже на следующее утро, как вспоминали работавшие а Катаре англичане, рабы, податься которым было некуда, смиренно возвратились туда, где проживали прежде (34).
Очерк о Катаре торговом без упоминания о местных мореходах и их судах едва ли был бы полным. Конфигурация парусников, которыми владели торговцы Катара, зависела, по словам путешественников, от их предназначения. Один тип судов (бугала и бум, батила и джалибут) использовали для доставки грузов: из Индии и Персии, Омана и Африки. Другой (самбука) — для «жемчужной охоты»; третий (хури, шу’и и шаша) — для рыбной ловли. Нос любого из парусников обязательно покрывали кожей животного, которого, по обычаю предков, забивали при спуске судна на воду.
По сведениям Лоримера, в 1908 г. к порту в Дохе было приписано 850 парусников для жемчужной ловли, 60 судов для торговых экспедиций в Басру, порты Омана и Йемена, и 9 рыбацких лодок. В 1939 г. Доха, по подсчетам английского политического агента на Бахрейне, располагала 400 жемчужными парусниками, 70 — рыболовецкими и 40 — транспортными.
На судах, ходивших только в Персидском заливе, обязанности лоцмана исполнял капитан. «Маститые капитаны, — гласит поговорка арабов Прибрежной Аравии, — подобны искусным наездникам, которые прежде чем стать такими, не раз падают с лошади».
Капитанов своих судов арабы Аравийского побережья Персидского залива именовали «нахудами». Слово это происходит от двух персидских слов: «нау» и «худа». Первое из них значит — «лодка», «корабль», а второе — «мастер», «хозяин». Некоторые из мореходов, сообщает арабский геграф ал-Истахри (ок. 850–934), проводили в море всю свою жизнь. С течением времени жители Прибрежной Аравии стали окликать моряков словом «баххар» («человек моря»), а капитанов судав величать «мастерами руля».
Жемчужиной Персидского залива прошлого, его торговым эмпориумом IX–X столетий, куда регулярно хаживали за товарами мореходы и торговцы Катара, арабские географы ал-Истахри (ок. 850–934) и ал-Мукаддаси (940–991) называют Сираф. По словам ал-Истахри, Сираф служил перегрузочным пунктом для товаров из Индии и Китая. Из Индии туда вывозили камфору, тик и сандаловое дерево, лекарственные снодобья и пряности, которыми Сираф «снабжал не только весь Иран», но и все соседние с ним уделы арабов на Аравийском побережье Персидского залива.
В Сираф — для последующих поставок в Месомотамию и в земли обоих побережий Персидского залива — шли «дорогие товары» из многих стран мира. У таможенников Сирафа все они значились под словом «барбахар», смысл которого — «товары земель, лежащих за морем». Из Индии поступали специи, с Цейлона — драгоценные камни. Из Балтии везли янтарь, из Йемена — кофе, благовония и ароматы (духи), а из Китая — шелк, фарфор и бумагу.
Заложил Сираф сасанидский царь Шапур II (правил 309–379). При нем Сираф являлся не только крупным торговым портом, но и базой для военно-морского флота, с которым он «пленил Бахрейн», «растоптал Эль-Катиф» и заставил повиноваться себе прибрежных арабов Восточной Аравии.
Расцвет Сирафа арабские историки относят к IX–X векам. Описывают его как «город красивый и многонаселенный, богатый и знатный», сравнимый по размеру и великолепию с Ширазом. Его украшали многоэтажные дома из тикового дерева, с фасадами, «смотревшими на море». В городе, сообщает, ссылаясь на сказания арабов Аравии, знаменитый мусульманский географ, историк и путешественник Йа’кут ал-Хамави (1178/1180-1229), имелось несколько больших водосборников для хранения дождевых вод и «пять оживленных рынков». По богатству, равно как и по деловой репутации среди торговцев, Сираф тягался с Басрой, выступал ее главным торговым соперником в зоне Персидского залива. Басра, основанная в 637 г. арабским военачальником ‘Утбой ибн Газваном, как опорный пункт мусульман в завоеванной ими Южной Месопотамии, сделалась со временем главным торговым портом Месопотамии.
