— С какой стати? Опять же полностью согласен.
— Либо его вообще не считают за пленного — хотя бы для вида «О, братишка, ты свободен! Мы освободили тебя от гнета! Давай, помогай нам расправиться с вашими угнетателями!». Или он как все но просто в сторонке и на него в отличие от остальных — нет внимания. «Дежурный придет – разберемся». А так как—то выходит что пленный рулит ситуацией — не он выпрашивает семью свою спасти и его не убивать — а ему видишь предлагают, а он кобенится. Нельзя так – убежденно говорит капитан.
— И как бы ты поступил? – спокойно, без подковырки, а заинтересованно спрашивает снайпер.
— Я бы, чего греха таить, в таком варианте позаводил бы его еще на большую наглость — на виду прочих, а потом пристрелил. Демонстративно. Образцово—показательно. И остальные бы запели сразу – убежденно говорит капитан спецназа.
В общем мне действительно позиция Ремера понятна. Просто на самом деле, после разведчика, да тот шоферюга еще и сам добавил – «опять разведка?» — с ним я бы так разговаривать не стал. Пускай наемники, пускай разведка незнакомая, и много еще пускай. Но вот представлю, как с пробитым брюхом уходить от собачек и их хозяев, а потом еще и от зомби. Которые медленные, да. Но с пробитой брюшиной и сам не спортсмен, и тут по уму раненому форы бы дать, но не те вокруг существа, чтоб о милосердии и гуманизме вспоминать… Ловлю себя на том, что представляю себе ремейк картины Мане «Завтрак на траве» с Мутабором, Блондинкой.
И провизией в виде этих наших пленных. С другой стороны – мое дело тут даже не шестнадцатое. Вот курсанты – те глазами сверкают свирепо. Наверное полностью согласны с Ремером. Я даже не знаю кто должен был бы резче реагировать — вояки и все те, кто имел схожий опыт, или те, кто впервый столкнулся — вот свои убитые, вот тот, кто их убил. Разведчик—то покойный на дереве сидевший, впечатление на нашу молодежь произвел сильное, хотя всякое видали. Очень всякое.
— Так что слишком миндальничаешь. Тем более, с таким вот… Злобного—шипящего джыгита и то бы пнули разок и все — а такого, делового—спокойного... Мне он не понравился, и вел ты себя с ним неправильно… — заканчивает капитан.
Ильяс кивает. Потом не без ехидства говорит:
— Ты почти во всем прав. Все верно сказал. Только вот потому ты и остался капитаном, а не майором. Майор сразу мне маякнул – слабое звено тут шоферюга, но держится достойно. Значит что? Значит, он в холуях, но еще не привык к этому, тяготится. А что у холуя первое? У холуя первое – упавшего хозяина пнуть и к новому перекинуться, чтоб героически служить, ага?
Ремер удивляется.
— Да как—то не заметил я, что он холуй…
— Об том и речь. Ты не заметил, а майор – заметил. А если не холуй – еще лучше. Главное – тяготится он своим положением. Отсюда и танцуем. Сказочку про спор солнышка с ветром, про то, кто плащ с путника быстрее снимет, помнишь?
— Помню – задумчиво отвечает ущученный капитан.
— Вот и всех дел. Понимешь, колоть надо обиженного. Он самый слабый. Вот оно и вышло так. Суди сам – у него самое никудышное оружие из всей их артели. Обращаются с ним свысока – даже этот сопляк тупой. Просекаешь, на что похоже?
— Это что—то типа пассивного альтернативно ориентированного: его того, а он сам — ни в какую – задумчиво откликается Ремер. Видно, что Ильяс его не убедил, но во всяком случае теперь снайпер хоть не выглядит идиотом в глазах капитана.
— Точно так, герр гауптатаман – опять шутовски пучит глаза и тянется в струнку Ильяс. Правда тут же сдувается, и не удержавшись пускает парфянскую стрелу:
— Вот потому—то у вас, тевтонов, в «этойстране» ничего не получается. Действуете слишком грубо, без психологизьмы.
— Нашелся тоже мне психолог, морда азиатская – ворчит потомок тевтонов.
— Именно. Сколько там лет ига—то было? – ржет тихонько снайпер.
— Все равно доверять расколовшемуся – даже заметь, если не соврал – нельзя.
— А мне на нем не жениться, попользуем – и ладненько – хмыкает Ильяс.
— Ага… Три раза попользуем. Силенок—то у нас по сравнению с тем, что эти языки наговорили – недостаточно явно.
— Ни б! Еще не вечер. А я чую добычу. У меня на это чуйка работает как швейцарские часики!
— Ага. Песочная клепсидра у тебя, а не чуйка – привычно парирует Ильясово хвастовство Ремер.
Вернувшийся майор огорошил весьма нахальным решением. Некоторое время, после того, как он высказался, стоим и перевариваем сказанное. А сказано всего ничего – мы атакуем. На этом самом трофейном гантраке часть команды доезжает до блок—поста. Последнее время все тут было достаточно спокойно, направление это тихое, потому можно ожидать, что те, кто на блок—посту не чухнутся. А дальше надо захватить этот самый старый танк, против которого у сектантов нет ровным счетом ничего, то есть накормить их тем, что они нам давали тогда на заводе. С огневой точкой в виде танка можно вполне организовать оборону, используя ближайшие строения и оттуда откорректировать огонь той артиллерии, что у нас как бы есть. Есть и еще ряд сюрпрайзов, на которые сектанты не рассчитывают.
Майор смотрит, как шоферюгу поднимают за шкирку, вяжут ему локотки пластиковыми хомутиками для электроники и ведут к остальным, собрав пленных в тесную кучку, потом тихо и монотонно говорит нам:
— Сейчас подходим к этим уродам, чтоб им наш разговор слышно было, сразу явится Саня и доложит, что артобстрел начнут по плану – через полчаса и что нас запрашивают о результатах разведки. И что от нас требуют данных по языкам. Вы, значит, подтвердите, что данные расходятся кардинально, я, значит, задумаюсь. И скажу – что достоверности от языков мы не добились. Так что пусть начинают долбать. А вы смотрите на реакцию. Все ясно? – коротко распределяет роли нашего театра самодеятельности и драмы майор.
— Ясно – кивает Ремер.
Ильяс молчит, но видно, что это как раз тот самый знак согласия. Только мне подмигивает и показывает взглядом на Серегу, продолжающего пасти моих подопечных.
— На шофера смотри, он у нас основной объект – тихо говорит снайпер.
И я смотрю – максимально внимательно. Саня старательно выполнил свою роль «гонца из Пизы», четко доложил все как должно, очень живо и убедительно получилось, майор, пожалуй, чуток переиграл в задумчивости, но это на мой взыскательный вкус, пленные как раз в эту нашу самодеятельность поверили. Шоферюга побледнел как простыня. У «каски» глазенки не то, что забегали, а заметались, грубиян зубами скрежетнул и заматерился, а тупарь остался сидеть с открытым ртом.
— Ну вот, на этом наше знакомство можем и закончить – спокойно сказал майор – толку от вас никакого, ребята—людоеды, возиться с вами нам не с руки. Сидите спокойно, тогда пристрелим не больно. Давай, только быстро! – поворачивается он к Ильясу.
— Майор, вообще—то они все—таки пленные, а мы не они, мы не людоеды – вклинивается Ремер, задержав за рукав двинувшегося уже к сидящим людоедам со своей бесшумкой Ильяса.
