Второй фук идет уже успешнее. Приоткрываю капот пошире, чтоб раструб влез наконец и фигачу от души. Огнетушитель в руках сильно легче становится.
— Ну теперь—то капот открыть можно? – спрашиваю знатока пожаротушений.
— Дым—огонь наблюдаешь? – доносится до меня от скрытого машиной красавца.
— Вроде нет – честно отвечаю я ему.
— Тогда поаккуратнее и если пыхнет – тут же прикрывай и опять огнетушителем туда! И к слову – ты в мертвой зоне, я тебя не вижу, потому поглядывай!
Я послушно озираюсь. Но вроде никого нет рядом. Так, теперь капот, аккуратно, осторожно… Поднять—то я его поднял, только радости никакой. Я не вижу, что тут горело, но вижу четко, что пара пуль тут побывала. Стоп машина… На всякий пожарный случай фукаю еще несколько раз, струи куда уже слабее, огнетушитель уже не дергается… Хлопаю капотом, прыгаю на землю и почти сталкиваюсь с незаметно из мертвой зоны подошедшим тихим зомби – сухощавой бабенкой лет пятидесяти в почти чистом кожаном плаще. Не нос к носу, тут мне повезло, расстояние в метр еще есть, совершенно автоматически, не думая, вскидываю зажатый в руках огнетушитель и лихорадочно жму. Струя, последняя, слабоватая уже, бьет тетке в физиономию и тетка стопорится. Швыряю в заиндевелое лицо пустой тихо сипящий баллон и шустро откатываюсь спиной назад, лишь бы выйти из непросматриваемого сектора. Ну прям как в кино! Которое зомбитреш, именно там все ВНЕЗАПНО! Хватаюсь за автомат, потом мигом передумав, начинаю тянуть ПБ. Тетка однако после такого привета ведет себя необычно – не преследует меня, как должно, а стоит столбиком. Оглядываюсь на напарника – он встревоженно вертит башкой на все 360 градусов.
Примороженная зомби еще не может сориентироваться, начинает медленно крутиться на месте, слепо шаря вокруг себя руками. Придти в себя я ей не даю, выстрел тут не сложный, только у меня с чего—то руки трясутся, потому мажу первым, попадаю вторым. Красавец грустнеет, когда я ему докладываю про разбитый распределитель и следы рикошетов.
— А что ты паришься—то, свяжемся со своими, пришлют кого—нибудь нас забрать – успокаиваю я его.
— Ты не понимаешь, этих сукиных детей удалось из Ропши турнуть. Они сейчас звездой рванули, не до нас людям. А торчать тут, пока там разберуться – не сахар. По плану мы отсюда должны выбираться самостоятельно, кто ж знал, что сюда пара отморозков припрется – хмуро говорит красавчик.
— Ну а они, видишь, приперлись. Ты как уцелел—то в фургоне? – наконец задаю я вартевшийся на языке вопрос.
— Повезло. Все таки не зря толковали, что у людоедов башка тупеет. Положено—то по уму сначала очередь дать выше, а вторую уже по полу вести, когда все, кого не зацепило первой, залягут. А он с чего—то наоборот – сначала по полу, а потом по верху. Впрочем, будь у меня мои ноги, он бы их отстриг, там бы я уже не боец был. Еще повезло, что он решил такого неумеху как ты голыми руками взять. Без обид, ладно? Ты ведь его не видел вообще? – миролюбиво, но вроде как с ехидинкой неуловимой, спрашивает безногий.
Мне остается только вздохнуть. Ну да, не видел. И не слышал.
— Ладно, все хорошо, что хорошо кончается – подводит итог калека.
— Еще не кончилось. Нам бы отсюда ноги унести стоило. Грохотом мы сюда зомби собрали, кончится запись – они на нас попрут. Можно все—таки в фургон засесть, там не достанут. Или как? – возвращаю я своего утешителя из эмпиреев на грешную землю.
— Да нет, спасибо, я уже как—то насиделся – несколько путано, но тем не менее понятно отвечает собеседник.
До меня доходит, что вообще—то он ухитрился засечь парочку людоедов в лесу, как—то управлял своими тарахтелками и не только управлял, но и одного из них ухитрился завалить, а потом выжил в расстрелянном вдрызг фургончике, отделавшись только искалеченными протезами… тоже кстати потеря серьезная, это ведь все подгоняется строго индивидуально. И в принципе если бы не этот калека, скорее всего нас бы уделали очень быстро и легко, я на дереве сидел не слишком заморачиваясь маскировкой, а ребятишки судя по всему не без опыта на нас вышли и уж точно не без наглости – поперли ж прямо на звук танков, не хухры—мухры на танки переть…
— К слову боеприпаса у нас тоже маловато – замечает как бы ненавязчиво инвалид. Этак с намеком. До меня доходит смысл – надо собрать с убитых все, что может пригодится.
— И в фургоне есть буханка хлеба – кобылу эту бы неплохо подманить. Больше то, кроме тебя, перевозочных средств не осталось – и авто и квадры меховой ушанкой накрылись – продолжает намекать весьма прозрачно красавчик.
— Вот уж с кем дел не имел, так это с лошадьми – опасливо отвечаю я на эти намеки.
— Домашняя живность была? – хмыкает он.
— Хомячки, аквариумные рыбки, коты и собака – ставлю я точки над И.
— С таким набором разностороннего опыта легко с лошадью справишься – утешает и воодушевляет меня инвалид.
— Да прямо… Сам—то на лошадях ездил? – интересуюсь я у будущего рейтара.
— Нет, весь опыт общения – когда сына катал в Парке Победы. То есть его девушка коневод катала, а у меня конь этот сторублевку сжевал, девчонка не успела перехватить… Но других вариантов—то нет? Но мне было дело про коников рассказывали сослуживцы. Те, что на конях службу несли.
— Конный полк при Мосфильме? – уточняю я.
— Да нет, погранслужба в горных районах. Кавказ, Таджикистан… — рассеянно отвечает калека и тут же рекомендует мне спрятать пистолет в кобуру и не валять дурака.
— С чего вдруг?
— Нет смысла выстрелы глушить уже. Кого могли – мы уже приманили. Включая и этих драгунов недоделанных. С автоматом безопаснее, мало ли на шустера нарвешься или еще кого. Главное – лошадь бы привести - растолковывает он мне.
— Ну а если – не?
— Тогда и впрямь придется в фургоне сидеть и надеяться на лучшее, пока кто не окажется в радиусе действия твоей рацеи… Ты к слову пробовал связаться?
— Ну пробовал. Шуршит мировой эфир и все… Ладно, я пошел. Хлеб у тебя где лежит—то? – смиряюсь я с очевидным.
В лесу ничего не поменялось, разве что тени уже немного иначе легли – время—то летит. С покойного пулеметчика я по распоряжению безногого стянул странный рюкзак—короб, в котором по словам моего напарника пулеметные ленты удобно таскать и прямо оттуда подавать в пулемет. Пистолет опять же необычный достал, карманы проверять не стал, в конце—концов подтащил тяжеленный труп за шкирку поближе к красавчику, если ему охота – пусть обыскивает. С определенным чувством горделивой радости нашел в паре шагов от трупа здоровенный кинжал непривычного вида, явно восточный, вычурный, но очень изящный, красивый, с позолоченной рукояткой и посверкивающими на солнце цветными не то стеклышками, не то даже каменьями. То, что меня собирались не голыми руками взять, а все—таки снять «с ножа» несколько повысило мою самооценку, не шибко, но все—таки. Интересно, чей кинжал—то, турецкий, персидский или индийский? И вроде не новодел. Ведь по нынешним временам он и музейным может быть, чем черт не шутит, упакован—то убитый очень достойно, все на нем лучшее. Не стеснялись чертовы сектанты, скромностью не страдали.
