Обговорили возможные нюансы, если мне в ходе охоты за кобылой придется наоборот удирать от какой—нибудь неживой твари, проверили связь по нашим рацийкам и я с крайней неохотой отправился опять в лесок. Вертеть башкой пришлось как сове какой—то. Видимость убогая, за деревьями непросматриваемых зон полно, да и вколотили в меня за прошедшее время, что даже тупой зомбак может кратковременно ускориться, а уж про шустеров или морфов и речи нет и тогда неизвестно унесут ли меня ноги. А еще и парочка людоедов тоже настораживала – шумим—то мы сильно, моторы за моей спиной по—прежнему урчат.
Немножко с дороги сбился, все—таки волновался видно, когда тут бегал в прошлый раз, потому вышел неожиданно для себя на второй квадр, тот который лежал задрав к небу зубастые протекторы колес. Место, где валялся второй из конного патруля я увидел после этого сразу же – и не только потому, что запомнил место, хотелось бы мне быть таким наблюдательным. Нет, там маячило что—то светло—серое, чего раньше не было. Гадать не приходилось, чего тут гадать, ясно, что на сладкое мясо приплелся ближайший зомби, шел на шум, а тут такой вкусный подарочек. Зараза, они же тут отожрутся, на двух—то трупцах, не хватало нам морфеусов тут саморощеных. Молодой парень, одетый в когда—то щегольскую, когда—то белую куртку на меня внимания не обратил никакого, жрал, аж давился. Его я щелкнул из пистолета в затылок, старательно поглядывая по сторонам. Рожки из загаженной разгрузки тянуть ни малейшего желания не возникло, лошади на сто метров не нашел, зато пришлось упокаивать еще трех медленно бредущих на гул танковых движков мертвяков. А пальбу я за это время несколько раз слышал, причем разную. И не только пальбу, бабахинг был и чисто артиллерийский, звонко жахало, хоть и далеко.
Возвращался я на полянку с убитой машиной и инвалидом несолоно хлебавши. Квадры оба были искалечены серьезно, рассчитывать на них не приходилось, обыскивать весь лес ради лошади не манило ни разу, а следы подков были натоптаны так, что я никак не смог определить в конечном счете куда двинули коняшки. Лучше я опять на дерево залезу. Безрадостным голосом сообщил напарнику, что вышел у меня шиш с маслом. Он очень спокойно посоветовал возвращаться. Я и вернулся.
Гнедая лошадь стояла рядом с инвалидом. И по моему он ей давал что—то с руки. Ну точно, хлебом кормит – я ж буханку его разломал на куски, несколько себе по карманам рассовал, остальное там осталось. Экая скотина. Это я не про лошадь, а про красавчика, мог бы сказать, что искомое само нашлось, я бы не таскался по летнему лесу, потея от страха и жары. Животина посмотрела на меня спокойно, опять потянулась мордой к руке с хлебом. Разве что этак ушами подвигала, как это называется… прясть ушами, что ли?
— Ну вот. Транспорт у нас есть уже – удовлетворенно заметил я.
— Черт ее знает – с сомнением отозвался безногий.
— А что за сомнения? Она оседлана, спокойна, вон хлеб жрет с удовольствием. Ясно же, дрессирована. Сел да поехал.
— Предпочел бы квадроцикл – отозвался он.
— Ну я тебя подсажу, если ты об этом – утешил я его.
— Спасибо, конечно…
Хлеб с моей руки лошадка взяла не чинясь, вежливо и аккуратно, а то я опасался, не тяпнет ли своими желтыми зубищами. Нет, действительно лошадка воспитанная.
— Того людоеда уже жрать пристроились – походя информирую я калеку.
— Паршиво.
— Да уж не без того. Патроны с него было не взять, загадилось. Ну что, трогаем?
— Давай! – обреченно соглашается красавец.
Подсадить здоровенного рослого мужика на лошадку оказалось не вполне простой задачей. Ног—то у него нет, а протезы он отстегнул, да и без толку они были. Хорошо, что у него ручищи мощные и он в общем в немалой степени сам себя подтянул, ухватившись за луку седла. Наконец устроился как надо, я подал ему уздечку, он взял ее в руки и неуверенно улыбнулся.
— Нно, пошли потихоньку! – скомандовал он.
Лошадка восприняла команду совершенно неожиданно – сначала резко присела на задницу, а потом и вообще улеглась, когда не ожидавший такого привета наездник кувыркнулся назад, мелькнув в воздухе пустыми штанинами. После этого как ни в чем не бывало встала, встряхнулась и потянулась носом к моим карманам, где еще хлеб оставался.
— Вот чертова скотина! – как—то озадаченно высказал свое мнение неудачливый наездник.
— Не ушибся? — Спрашиваю его.
— Нет вроде. Это она что тут изобразила, а?
— Ну я не знаю. Мои аквариумные рыбки такое мне не устраивали никогда – говорю я чистейшую правду. А лошадка по—прежнему намекает, что от хлебца бы не отказалась.
Но она нам нужна для несколько иного, хлеб—то я и сам горазд жрать, а вот переть на себе безногого мужика – оно не очень—то воодушевляет. Особенно в зазомбированной враждебной местности.
— И что мы теперь будем делать с этой кониной гадской? – несколько растерянно спрашивает нездачливый ковбой.
— Ну я даже и не знаю – говорю я истинную правду, вовремя подавив инстинктивное, но весьма неуместное желание протянуть ему руку и помочь встать на ноги. Вместо этого в виде заменного жеста, для самого себя неожиданно, протягиваю ему кусок хлеба, который распихал для коняшки по карманам своей куртки. Он автоматически берет хлеб. Так же механически начинает жевать. Я тоже. Лошадка тянется мордой, но хлеба не получает, не заслужила, коварная скотина. Но все равно лезет.
Глава 27. Конная форма одежды и новое задание.
— А что рекомендовали твои знакомцы? Те, которые лошадники и копытники? – спрашиваю я, просто чтобы не молчать. Безногий задумчиво жует хлеб, смотрит на часы.
Чешет в затылке, потом решительно говорит:
— Это все потому, что мы нарушили главное в общении с лошадьми.
— Ну, догадываюсь. Раз не пошло как надо. И что мы нарушили?
— Форму одежды.
— Опять двадцать пять…
— Погоди, я не шучу. Всадник при знакомстве с лошадью должен быть одет надлежащим образом – цилиндр или каскетка, высокие сапоги для верховой езды и стек. А у нас ничего этого нет, гм… Вот лошадь и сердится. Это ж как на бал в резиновых сапогах припереться.
— Ну и где я тут в лесу все это найду? – озадачиваюсь я.
— Все не все… А кое—что можем. Знаешь, что такое – стек?
— Ну это что—то из программирования. А конский — тонкая палочка с ременной петлей на конце, применяемая как хлыст при верховой езде. Так?
— Точно так. Возьми топор из ящика за дверью и вытеши стек для этой животины.
— Не очень себе представляю, как?
— Да не мудря – сантиметров шестьдесят в длину, сантиметров пять в диаметре – вполне себе стек получится. Обойдемся без кожаной петельки в конце—то концов, в полевых—то условиях…
Размышляя о политике кнута и пряника, вырубаю вполне себе увесистую дубинку, по заданному красавцем техническому заданию. Лошадка внимательнейшим образом наблюдает и за моими действиями, и за вручением дубины наезднику, и за его посадкой повторной. Самодельный стек он держит в кулаке, похлопывая им по своей ноге. Лошадка косит глазом, наблюдает. Мы выдыхаем воздух – уже несколько секунд прошло, а ковбой еще в седле. Даю кобылке недоеденный хлеб. Она его берет – поглядывая на стек.
