— Я еще слыхал, что лошади – они как женщины и неуверенных не любят. Ты потому скомандуй поувереннее… — замечаю я, прикидывая, как подхватить при падении калеку, чтоб не ушибся.
— Я в курсе – сквозь зубы отвечает всадник. И наконец командует это самое: «Но, пошла!», хотя и не очень уверенно. Животина и ухом не ведет. Тогда наездник осторожно трогает конину культями в бока и показывает наглядно самодельный стек.
Лошадка делает шаг, другой.
— Уф! – не сговариваясь выдыхаем воздух.
— Тпру! – говорит красавец. Опять без толку. Тянет на себя уздечку. Лошадка останавливается и получает еще хлеба. А я поспешно собираю все, что может нам пригодится при отступлении. Красавец меня понукает – времени у нас немного, опять же планировался наш отход на машине, а не на лошади. Есть разница. Брать приходится довольно много – и если с трофейным пулеметом все сошлось отлично – у седла приделан самокройный мешок—кобура как раз для пулемета, то с остальными вещами, чуточку посложнее.
Да еще решаем, что убитых людоедов нельзя так просто оставить, потому приходится мне бегать с лесенкой, что помогла мне на дуб залезть, и мудрить, дабы привязанной к луке седла веревкой и одной лошадиной силой затянуть оба трупа на деревья, вне досягаемости для зомбаков. Чтобы подступиться к тому, валяющемуся в кустах между разбитыми квадрами, приходится пристрелить пару остервенело жрущих его зомбаков, в очередной раз удивляюсь тому, как ухитряются зомбы рвать особо прочные ткани своими зубами, живой человек мне кажется так не сможет. Наконец, оба тела висят метрах в трех от земли, нам можно ехать. И я с облегчением невероятным покидаю полянку с мирно стоящей на ней продырявленной машиной и свисающими с сучьев трупами.
Лошадка по—прежнему внимательнейшим образом наблюдает за стеком, изящно изогнув шею и кося глазом. Впрочем, несколько раз, когда двигая по дорожке, мы оказывались рядом с зомби – она особым образом фыркала и ускоряла шаги. Отличный индикатор мы получили. Четверых, оказавшихся слишком близко, приходится пристрелить, остальные не обращают на нас внимания, получается кобылка имеет больший радиус обнаружения, чем мертвяки. Калека явно знает, куда ехать, ориентируется отлично и через минут двадцать ходьбы по лесу мы занимаем позицию на лугу. В самом центре луга кустарник, вполне достаточный для того, чтобы там более—менее спрятать лошадь и самим укрыться. Рассчитывал, что в теньке посидим, но кустарник какой—то жидкий, солнце палит немилосердно и чертовых изумрудных мух откуда—то налетело, жужжат заразы. Или в ушах шумит после звукопостановки чертового Чечако?
Красавец объяснил, что по плану здесь пункт встречи с нашими, по времени уже должны бы подъехать. Они и подъезжают, а когда из вставшего на полянке джипа начинают тянуть длинное и тяжелое тело миномета, а из второго джипа вылезает Павел Александрович, я испытываю нескрываемое облегчение. Мой спутник связывается по спрятавшейся в его ладони рации с кем—то из этой артели и вскоре к кустам подходит пара человек с автоматами наизготовку.
— Гляди – лошадь! – удивленно заявляет тот, что шел слева. Разглядел, наконец—то!
А второй шугается, потому как подошел совсем близко к нам и высунувшийся из травы красавец его напугал. Накидочку—то с покойного людоеда мы сняли, хорошая оказалась накидка—невидимка. Помогаю в третий раз напарнику залезть на лошадку и мы всей кучей подходим к Павлу Александровичу. Тот на нас и не смотрит, что—то в тетрадке прикидывает, топает ногами зачем—то, смотрит на отпечатки, потом кивает глядящим на него подчиненным.
— Тут вот ставим! – приказывает он.
Здоровяк с красной мордой, как—то вроде даже с ненавистью, с размаху чвакает в указанном месте опорную плиту миномета, буквально вбивая ее в землю, тут же в стальной сустав вставляют ствол и начинают ладить станину—двуногу, что—то интенсивно винтят—крутят. Вполголоса переругиваясь. А я его узнал. Только когда Ракша закатила ему выговор, жестко пресекая все попытки отмазок по поводу злосчастного арбидола, физиономия у него была розовая, этакая «кровь с молоком». А теперь он красный как рак. И мне это не очень нравится.
Видно, что ребята не спецы. Но явно тренировка пошла на пользу.
— Миномет к бою готов! – немножко рисуясь, докладывает тот, что с виду постарше.
Павел Александрович кивает и винтит к стоящему в готовности агрегату что—то небольшое, видимо ценное, очень уж он аккуратен в движениях. Прицел наверное, или как его там правильно называть – успеваю разглядеть черный резиновый наглазник. Кивает сам себе головой, потом велит сидящему у джипа крепышу:
— Капрал, взрыватель осколочный, заряд дальнобойный.
Тот начинает химичить с тушкой мины. Мне почему—то кажется, что в конце, примотав мешочки с допзарядом пороха, этот самый капрал впихивает вместо капсуля самый обыкновенный охотничий патрон.
— Юргент, связь?
Отрывается от нормальной рации крепкий парень в американском камуфле, чем—то на Вин Дизеля похожий и отвечает, что «еще Славентий не развернулся». Для меня все это лес темный, а то, что белобрысый здоровяк со свекольным цветом лица вот—вот может получить тепловой удар – это я понимаю. Павел Александрович что—то объясняет внимательно слушающим его парням, даже радист Юргент поближе уселся, судя по отдельным словам типа «ориентир», они сейчас наводят свою мортиру мелкую на какой—то невидимый за лесом объект, а Славентий этот видно корректировщик, что ли. Странно, куда они второй миномет дели? Ладно, отрывать их от дела не стоит, но и лезть самому в чужую команду не дело.
Подхожу поближе, аккуратно привлекаю к себе внимание командира и тактично докладаю, что как бы чего не вышло со служивым. Павел Александрович досадливо морщится, потом спрашивает – умею ли я справляться с тепловым ударом. Отвечаю по—прежнему максимально деликатно, что это еще не тепловой удар. Но минут через пятнадцать парня можно будет рисовать как рекламу «пиво—раки», причем совсем не в виде пива, а борьба с гипертермией – это вообще—то хлеб педиатра и, конечно, в этом я разбираюсь.
Договорить он мне не дает, разрешает делать что надо с потерпевшим. Только не выходить из охраняемого участка – часть приехавших к миномету не подпущена вовсе. Сидит по краям луга, сторожит и охраняет.
Детину краснолицего, оказывается, кличут Малышом, и он не настроен подвергаться медицинскому насилию. Но приказ даже не Павла Александровича, а того парня, что в расчете постарше, слушает и покорно идет рядом со мной, бубня свое видимо привычное:
— А я и не перегрелся, это все фигня, а я бы лучше послушал…
Устраиваемся рядом с караульным. В теньке, благо и ручеек с прозрачной звонкой водичкой рядом – тут ручейков таких много. Даже поверхностный осмотр подтверждает – перегрелся парень – и одышка у него есть и сердечко частит – пульс хоть и частый, а слабый, да еще и признается, что да, кюхельбекерно ему. И подташнивает его. Ну дело знакомое, потому для начала он снимает с себя бронежилет, расстегивает свою амуницию и я намочив в холодной водичке несколько медицинских салфеток прилаживаю пару из них ему на запястья, одну на затылок и шею, он морщится от стекающей по спине воде, оставшейся протираю ему лицо и грудь.
