— Терпи казак, атаманом будешь! Вода не родниковая, не простынешь. Посиди маленько, охолонись. Я вот тебе еще волосы намочу – минут через пять легче станет гораздо, так что настреляешься еще. Берцы сними, держать ноги в ручье пожалуй и не стоит, а без обувки посидеть чуток – полезно.
Малыш продолжает бурчать свое всякое, но я оставляю его и иду к миномету.
Признаюсь себе, что ничерта не понимаю в происходящем. Словно сижу перед кучей рассыпанной мозаики и она никак не складывается в картину. Пальбу я слышу, да и пока сюда добирались стрельба шла все время. Но она странная – я не про то, что лупят из разных, раньше не слыханных мною стрелялок, опять же взрывы слышны, но вот какая—то стрельба жидкая что ли. Разбродная. Хаотическая, то затихает, то снова вспыхивает. Очень хочется узнать, что там с нашими, но Павел Александрович занят, а остальные, полагаю, знают не больше моего.
Правда, может они в курсе того, чем сами заняты в отличие от меня. Так, по логике – то, потому, что наших силенок маловато для внятного блокирования и захвата Ропши «по науке», наши, видно, стараются действовать «на шарап». Ударить внезапно, в неожиданном месте – это дает колоссальное превосходство, пока враг не опомнился. Как в челюсть въехать оппоненту после вопроса «Где тут остановка автобуса?». То, что кроме нас еще и другие участвовали, ясно – та же диковатая компашка с бывшим зеком, у которого кот за пазухой сидел – а кстати на кой черт ему кот?
Значит создали впечатление у ропшинских впечатление массовости нападения? Или просто для того, чтоб сбить с толку и раздергать по кусочкам их мобильную группу? Маленькими кусочками—то глотать проще… А как эти кусочки себя поведут – вот вопросец. Будут ли они тут нам устраивать Будапешт с дракой за каждый дом или нет? До последнего патрона и последнего людоеда? Или начнут выкатываться? Вряд ли у них нет никаких зарпасных вариантов. Вариант, что выберут «умираю но не сдаюсь», надеюсь не покатит.
Обычно руководители сект больше всего на свете обожают самих себя, потому не припомню, чтоб они вдруг собой жертвовали. Это же из самой сути секты следует – в сектах как правило руководитель – сам Бог и есть. Ну или ближайший друг бога, хотя это уже реже. Потому вряд ли Бог будет сдуру тут погибать, как простой смертный… Он же нужен людям. Нести свой свет в массы… Осаживаю свои мысли, потому как черт их знает, этих сектантов, что у них за культ. Так, а как они отходить будут? Звездой – по партизански, или по—армейски, пробив одну дыру в нужном им направлении? Кольцо—то нашей осады – жидкое, очень жидкое… Могут просто тихо просочиться, даже не пытаясь выйти нам в тыл, или даже если пойдут просто на прорыв – тож вполне прорваться могут…
— Есть контакт! – громко говорит сбоку радист Юргент.
— Выстрел! – командует Павел Александрович. Капрал аккуратно вставляет хвостовиком вперед в дуло миномета тушку мины с какими—то смешными мешочками на хвостовике. Мина с металлическим гулом падает в трубу, а все стоявшие рядом тут же синхронно зажимают уши ладошками и сгибаются в поклоне. А я чувствую себя этим ротмистром Лемке, которому чекист Шилов с размаху дал ладонями по ушам! Больно—то как! Мало мне было, что все утро мне по ушам танки ездили, так еще и это!
Мина как—то неторопливо, солидно так летит в воздухе – я ее вижу! Собственными глазами! Остается только дивиться собственной глупости – говорили мне раньше не раз – если видишь, что делают обученные люди в незнакомой ситуации, не выпендривайся, делай то же. Теперь—то я понимаю, что выстрел из миномета в кино и в реальности – это две, даже я бы сказал три или четыре – разницы.
Тут вблизи чувствуется мощь, с которой мину МЕТНУЛИ, опорная плита с такой силой двинула отдачей в землю, что по—моему брызги вокруг полетели, и ноги ощутили как дрогнуло. Хотя земля тут на лугу не сказать, что очень мокрая. Ну и звук – не зря они все ушки прикрыли и нагнулись ниже дульного среза. Хороший звук, резкий, злой. Стою, трясу башкой, ухитряясь глядеть на удаляющуюся черную точку мины. То же ощущение, словно на самолет смотришь, нет, действительно медленно летит!
Повернувшийся Павел Александрович спрашивает меня о чем—то, усмехается, потом показывает мне – уши надо зажимать, рот раскрывать и нагибаться, чтоб звуковая волна мимо прошла. Теряет ко мне интерес, ему что—то толкует радист. Остальным в расчете не до меня, так, чуть ухмыльнулись – и все. Тупо смотрю, как они крутят какие—то маховички. Капрал тянет вторую мину, держа ее на руках, как ребенка. Ну вас к черту, громовержцы! Отхожу подальше, приседаю, подготавливаюсь. Они чего—то ждут. Странное ощущение – мне любопытно, что дальше будет. Делать дураку больше нечего.
Время тянется. Жарко. Наконец следующая мина уходит в жерло, и в облачке серенького несерьезного дымка выплевывается оттуда в голубое безоблачное небо. Звук на этот раз не такой больной. Артиллеристы опять копаются с наведением, переговариваются с радистом. Ну, это мне понятно – кто—то там, за лесом корректирует огонь, сообщая, где бахнула мина и какие поправки надо сделать для того, чтобы следующие легли как надо.
Выдерживаю еще серию из трех мин, посланных одна за другой в быстром темпе, настолько быстром, что мне кажется, что я вижу все три в воздухе одновременно. А минометчики уже начинают разбирать свою шайтан—трубу на сошках. Малыш поспешает от ручья, замечаю, что рожа у него уже не такая угрожающе красная, помогает грузить боевое железо в подъехавший джип.
Павел Александрович машет мне рукой, подзывает. Очевидно, что они сматывают манатки. Караульные снимаются с постов, тоже идут к машинам, но не абы как, а прикрывая себя и своих товарищей от возможной угрозы.
— А мокрые тряпочки на запястьях зачем? – тем временем спрашивает меня артмузеец. Вот ведь, я думал, что получу боевую задачу, а он о такой ерунде…
— Вены там совсем рядом проходят, если там охлаждать, то эффект прямой и быстрый получается – подбирая слова отвечаю я.
— Вот век живи. Век учись – кивает Павел Александрович и, обращаясь к подъехавшему на коняшке моему напарнику, наконец говорит о том, что нам дальше делать. Вариантов ровно два – предполагалось, что мы своей машиной включаемся в состав его группы и действуем вместе. Учитывая, что машину и охранные квадрациклы мы махнули, не глядя, на лошадь, смысла в присоединении теперь нету, тем более, что коняшка сплясала под выстрелы, не понравилась ей эта музыка, потому нам предлагается выдвинуться и перекрыть один из возможных путей отхода противника. Как раз там только лошадки и пройдут, потому мы там будем уместны. Лезу с вопросом, дескать как там моя группа?
— Они как раз нас и корректировали – только и отвечает начальствующий над самоварами, как на незамысловатом армейском жаргоне называют минометы. Джипы хлопают дверями и пашут луг колеями. Ну а мы двигаем туда, где встанем в засаду. Все—таки окруженные рванули звездой, как и полагается для партизан, и это хорошо. Окруженная военщина обычно старается из котла выбираться всей массой, чтобы не терять управляемость и не бросать всякие тихоходные, но очень важные обозы.
Последнее время как—то это подзабылось, но я –то книжки читал, потому прекрасно понимаю, что без жратвы, боеприпасов и горючего любые боевые части моментально теряют свою боеспособность. И частенько в эпохальных сражениях это сказывается сильно. И историю меняет.
