— Не волнуйся, о том, что мы здесь, никто не знает, значит если за ними приедут раньше наших – мы вполне будем неожиданностью. Вломиться они не смогут. Дверь заперта и в гараж и в дом, окна заколочены, так что не проблема.
— Могут быть свои ключи.
— А я на цепочку запер – успокаивает меня напарник.
— А шваброй не подпер? – огрызаюсь я, потому как уже на покойном бронежилетчике убедился, что сила у людоедов есть и вынести пинком цепочку они в принципе могут.
— Шваброй не подпер – соглашается блондин.
— Ну так и как?
— Пока никак, ждем – достаточно спокойно отвечает он.
Пес его знает. Так издаля – похоже на то, что он знает, что говорит.
— Может тетеху эту выпустить из чулана? – спрашиваю я его.
— А зачем? – удивляется он.
— Кофе бы нам сварила. По запаху судя – хороший у них тут кофе.
— Это я и сам унюхал, однако погодим. Тетка эта неизвестно кто, даже если она душой и телом за нас, не ровен час чужие первыми приедут, начнется тут свистопляска, а тетка будет под ногами путаться, еще глядишь ее и продырявят. Да и в кофе неизвестно что добавить может, если она не вполне за нас.
Мы ей никак не родственники. К этой дробе патроны нашел? – показывает он взглядом на непривычных очертаний, какой—то монолитный дробовик покойного компьютерщика. Тот и впрямь выглядит словно состоящим из двух деталей – самого оружия и здоровенного барабана. Калибр впечатляет, явно 12. На прикладе к слову видны крупные буквы АА—12.
— Нет, не попались. И запасного барабана не видал. И с чего тетке нам что—то сыпать?
— А я почем знаю. Чего она внизу сидела? Да и перстеньки на упокойнице такие, что вполне и просто тетка может позариться. Не снял, перстеньки—то? – спрашивает инвалид.
Нет, перстеньки я не снял. Во—первых некогда было, во—вторых… Во—вторых это вообще—то чистое мародерство, а таковое в приличном цивилизованном обществе не приветствуется. Собрали оружие, восполнили потерю боеприпасов – никто и раньше слова не сказал бы.
А вот за золотые зубы и обирание всяких ценностей с тел – в регулярных армиях наказывали нередко. И я не знаю, как настроен мой напарник. В нашей охотничьей команде в самом начале этой Беды разговор такой был. Не меня одного интересовало, как играть по новым правилам, потому и решили обсудить.
Я же разговор и завел, вспомнив эпизод, когда немецкие панцергренадеры пристрелили своего же камрада, который ночью ползал по нейтральной полосе и драл у мертвых русских золотые зубы и часы. Как только вернулся – камрады его обыскали. Нашли золотишко и пристрелили.
Без всяких трибуналов, прямо в окопе. Меня это сильно поразило в первую очередь потому, что я точно знал – ребята из вермахта у нас тут, нимало не стесняясь, грабили всех и вся, не терпя никакого возражения. Если баба или старик, например, не хотели отдавать тулупчик и валенки, то им тут же стреляли в голову и с теплых тел вещички стягивали – и такое творилось, что в 41, что в 42 повсеместно – от Ленинграда до Сталинграда.
И тырили они все, даже то, что к полу приколочено было шурупами. А тут внезапно такая деликатность и щепетильность. Николаич тогда промолчал в начале, вместо него ехидно спросил Ильяс:
— А потом это золотишко и часики они куда дели? Выкинули, небось, с отвращением на дно окопа? Или обратно трупам вернули?
— Не знаю, этого в описании происшествия не было – ответил я.
— Серега! Ты как считаешь, почему пристрелили? – повернулся к нашему пулеметчику Ильяс.
— Похоже на то, что этот фриц был на посту, скорее всего у пулемета. Пост бросил, полез за добычей, пока остальные не набежали. Значит если бы русские атаковали или пустили бы разведку, то у пулемета никого, тревогу поднять некому, в блиндаже подсменки сладко спят, бери всех голыми руками, режь сонными или просто тупо в трубу от печки бутыль с Молотовым и гранаткой сверху запечатать.
Серьезная это подстава, хуже, чем если бы просто уснул, немудрено что пристрелили – раздумчиво ответил Сергей.
— Тоже так считаю – молвил Андрей.
— Ладно, это понятно. Тогда почему во всех армиях это не приветствуется? – я решил все же понять до конца, что да как.
— Гоголя читать доводилось? – неожиданно спросил Николаич.
— Ну, разумеется! – даже немножко обиделся я.
— Собственно ребята вам уже ответили, но у Гоголя это еще более ярко показано.
— Не припомню что—то такого…
— Да помните, просто внимания не обратили. Тарас Бульба, осада польского городка. Куренной Кукубенко в поединке свалил польского витязя в богатом убранстве. Другой куренной — Бородатый вроде звали – польстился на драгоценное оружие, одежду богатую и амуницию, бросил курень, стал обирать труп, тут казака панский слуга и убил ножом в шею.
Курень без командира остался, всыпали ему потом, этому безначальному куреню, да и командир, в общем, позорно погиб – от ножика сраного, от слуги. Это потеря дисциплины, управляемости войск и в итоге причина поражения получается, вот чем погоня за богатством во время боя оборачивается.
Помнится полководец Велизарий во время штурма города в Персии чуть не погиб – воины его кинулись грабить, при нем остался пяток телохранителей, а враги как раз контратаковали… Так что тут вопрос не морали, а дисциплины. Вон американцы своих морпехов не наказывали за сбор трофеев, включая и золотые японские зубы. Только чтоб не во время боя – а после. Тогда – можно.
— Так что, мы значится, как американцы теперь будем? – расставил точки над «И» я.
— Получается так. СССР кончился. Мораль кончилась. Примеры для подражания теперь у нас другие – грустно улыбнулся Николаич.
— Не заморачивайся. Считай нашу артель трофейной командой – подмигнул Вовка.
— Как, все понятно? – закончил разговор Николаич.
— Ну в общем — да. Вспомнил до кучи еще и Бушкова с его Сварогом. Там тоже один герцог перед боем подскакал к вражеской панцирной пехоте и бросил им несколько горстей роскошных бриллиантов.
— И панцирники стали за них друг с другом резаться, строй сломали, перемешались, осталось потом только добить – кивнул Андрей.
— Ага. И потом бриллианты собрать – хмыкнул Серега.
— Во—во. А скажи напоследок, почему сонный часовой меньше виноват и что за фича с бутылкой в трубе от печки? – уточнил я некоторые непонятки.
— Похоже, не понимаешь – уснуть можно и случайно. Бывает, все люди. А вот бросить товарищей и полезть за зубами – это осознанно, спланировано. Знал, на что шел. Потому правильно, что пристрелили – другим неповадно будет. А то раз свезет. Два свезет. А в третий – не свезет. И из—за одного дурака все сдохнут.
— Ну, теперь дошло. А бутылка зачем?
— А был у нас старик, учитель по НВП. У него физиономия была распахана – рот ему давно порвало, улыбка такая мрачная все время получалась. Вот он и рассказал мне как—то – у меня с ним хорошие отношения были, что это ему куском буржуйки в лицо прилетело. В блиндаже как тепло сделать – печечку поставить.
