— Ха, соседи—то ведь тоже разные. И в родстве есть и торговые партнеры и всякое такое. Вот для того, чтоб свояков от чужаков отличать и вводилась система опознавательных знаков. Воин видит – ага, на избе руна, или оберег годный, значит – этих резать нельзя. Зато у них и коню корм можно взять и еду себе и в баньке помыться. Но – уважительно, у своих берешь. А те помнят – навью в глаза глядеть нельзя, чтоб потом случись что – честно сказать – в глаза не видал никого. Так что руны – обереги – это банально опознавательные знаки.
— Лихо. И что потом?
— А потом воины возвращались с добычей «из—за речки» и отмечалось их новое рождение и после этого они уже не навьями, а людьми – возвращались по домам.
— Ну в общем такое конкретно раньше не слыхал, хотя похожие свидетельства о воинах—волколаках у многих народов есть. Причем для своих такие воины олицетворяют добро, только чужим злы. Как у немцев – вервольфы. И даже вроде как Богу угодны. То есть хоть и тьмы приспешники, но не Дьявола слуги, наоборот. И вот это – тоже очень характерно – как ты говорил: три фазы.
— Это когда я такое говорил? – морщится Енот.
— Да только что – сначала выделение инициируемого из племени – в твоем рассказе тризна, потом собственно инициация в том виде, что предлагалась, а по окончании – возвращение в племя уже полноправным членом.
— Членом в племя? – скорее по обязанности неохотно хохмит собеседник.
— Ну да. Ровно та же структура, что у запорожцев, что у людей — крокодилов. Так что вписывается. К слову у тех же эсэсманов, что удрали в Аргентину та же структура. Или у наших бандосов, ставших олигархами и банкирами. И никаких проблем, проблемы у тех, кто не вписался обратно в общество.
— Вот—вот. Если вовремя «из—за речки» не вернешься, получается кисло. Знакомец мой, историк этот, толковал, что если кто не возвращался вовремя, то опоздавших могли и по—настоящему прихоронить. Такой «застрявший в навьях» уже своим становился опасен.
— А, ну это видал. Называется нынче вьетнамским синдромом, хотя и описано до Вьетнама и интернациональное, когда человек возвращается в мир, а война в нем остается. Очень дескать трудно возвращать из такого состояния, надо потратить сотни часов у психоаналитиков и вообще лечиться долго и упорно. По мне так чушь.
— Это потому, что ты не воевал – отвечает Енот.
— Да ничего подобного! – у наших солдат после Отечественной никаких синдромов не было.
— То—то бандитизма было выше крыши и еще черпачок.
— Ну, так мужчины на фронте, а всякая мразота голову подняла. Кот на крышу – мыши в пляс. Но мне кажется, что когда воин воюет на правильной войне и свою правоту понимает – то не будет у него синдромов. А вот когда вместо войны невнятное наведение конституционного порядка или еще лучше исполнение интернационального долга, да и нанесение демократии, к слову, тоже из того же новояза – да еще газеты пишут о тех кто оттуда вернулся как о кровавых монстрах и садистах, да еще и судят по законам мирного времени – вот тогда у вояк крыша—то и съезжает. И синдром цветет.
— Теоретик! Ты сам—то таких видал? Которые «за речкой застряли»?
— Видал. Даже уже в ходе Беды такое видал – проезжали мимо блокпоста, попросили паренька глянуть. Еще весной, да. Я им толковал, что не психиатр, да за десять минут ничерта не пойму, но Ильяс в их положение вошел, так что по приказу осмотрел, побеседовал.
— И что?
— Да ничего. Рефлексы немного снижены. Реакция слегка заторможена, неразговорчивый. Мне—то ребята с блокпоста наговорили, что совсем безбашенный отморозок, морфов гробит почем зря, сам их ищет, и по спасении штатских – тоже отличился, но явно съехал с рельсов. Не то смерти ищет, не то еще что.
— Чем дело кончилось?
— Ну, понятия не имею. Мы вообще—то там считай случайно были, так что так. Единичная визитация. Единственно, что точно могу сказать – у этого малого резко уменьшились потребности. То есть до самых минимальных – поспать в тепле, поесть еду.
— Попить водУ.
— Ага. Еда и патроны – весь диапазон желаний.
— А, ну тогда похоже. На войне—то поспать, да поесть – вся радость. А без патронов этим себя не побалуешь.
— Смотрю я на тебя, к слову сказать, Енотище, и кажется мне, что ты тоже не вполне «из—за речки» вернулся. Если снижение надобностей об этом толкует, то твоя аскетичная жизнь как—то параллели проводит – осторожно замечаю я.
— Разумеется – кивает спутник – меня никто не увольнял, не дембильнул. Мы с Ремером и остальными ребятами пропали без вести просто. Так что да, «за речкой».
Меня удивляет, что он спокойно согласился. Вроде как у него те кто за речкой застряли – не положительные персонажи получаются.
— И что смотришь? Как говорилось – цветы на мне не растут и узоров на мне нет? – ухмыляясь спрашивает хромой Енот.
— Ну, просто прикидываю, опасно ли плыть с берсерком в одной лодке. Их же вроде сами викинги опасались, нет? Не кинешься кусаться—то?
— Не боись. Я не берсерк. Ну может слегка отморозок, но спокойный и рассудительный. Так что наслаждайся плаванием… Денек сегодня славный, а попозже и дождик будет.
— Не пойму я все же, за что вас так слили, спокойных и рассудительных.
— Ремер дурень. Честный и порядочный, а сейчас такое не в чести. Вот капитан и стал сильно неудобен. А от таких избавляются. Ты про Ульмана слыхал? Та же ситуация.
— Погодь, это тот, которому приказали гражданских расстрелять, а потом судили раз шесть? И в чем там порядочность?
Енот смотрит на меня сожалеюще. Потом с физиономией учителя школы для умственно отсталых детей объясняет: «В Чечне все гражданские, да. И войны там нет. Сплошной миру—мир. И все они граждане Российской Федерации. Но при том постоянно и ментов стреляют и подрывы все время и по лесам эти гражданские почему—то с автоматами шастают, да и не только в Чечне, а и в Ингушетии и Дагестане уже тоже. Мирные крестьяне с гранатометами, фугасами и автоматами, профессионально обученные этими автоматами пользоваться. Такие крестьяне, что кроме калаша ничего больше из сельхозинвентаря в руках не держали.
Потому если бы тот же Ульман сунул трупам в карманы десяток патронов или пару гранат или изобразил что в него из окна машины мирные гранату кинули – совсем другой был бы коленкор, понимаешь? А он этого делать не захотел, вот начальство и осерчало. Всего делов. Ты к слову в курсе, что если видишь вооруженную банду в тамошних лесах, то надо встать и громко объявить: «Вооруженные силы Российской федерации! Стойте и предъявите документы!» И если ты это не сделал, то получается, что в ходе огневого контакта ты пришил не десяток бандитов—головорезов, а девятерых граждан Российской федерации и интуриста из Саудейской Оравы.
Вполне на пожизненное тянет. Ну а то, что на десяток мирных пастухов и крестьян, включая приехавшего нелегально в гости к ним саудита, девять калашей, десяток пистолетов, гранатомет и комплект боеприпасов, да и одеты все соответственно проживанию и войне в горах – так это мирные крестьяне случайно нашли склад бандитского оружия и снаряжения и шли сдавать, а надели на себя разгрузки с рожками и калашами просто чтоб нести было удобнее.
