— Наверное, много работает. Слыхал, что себя не бережёт. Трудится ночами. Походную офицерскую кровать поставил в кабинете за ширмой. Укрывается шинелью.
— Да-да, — замахал головой Стародворский, — он всегда таким был. Целеустремлённый и несгибаемый. К врагам революции беспощаден.
— Правда, я из другого ведомства. Феликс Эдмундович не имеет ко мне прямого отношения.
— А в партии вы давно?
— Пока не вступил.
— Как же так? — удивлённо вымолвил Стародворский.
— Но уже имею две рекомендации. Вот расследую убийство товарища Минора, вернусь и вступлю.
— Если угодно, могу вам дать и третью. Партийный стаж у меня, как у Ильича.
— Буду признателен.
— Вы всё-таки считаете, что местная полиция не ошибается, и газетчики не врут? Его убили?
— Брошенное такси об этом, как раз и свидетельствует. Кстати, вы не знаете фамилии свидетелей происшествия?
Стародворский пожал плечами и признался:
— Да я и не интересовался. Бесполезно. Не разрешат. Тайна следствия. А какое это имеет значение?
— Если мы не имеем возможности ознакомиться с протоколами допросов свидетелей, то почему бы с этими свидетелями не пообщаться? Вдруг они что-то подскажут или наведут на какую-нибудь мысль?
Визитёр из России приблизился к окну. Указывая на нижнюю часть стекла второй, наружной рамы, он спросил:
— Это кто нацарапал?
— Вы о чём?
— Подойдите, пожалуйста.
Стародворский приблизился.
— Видите на стекле вырезано?
— Вот теперь вижу.
— Это латынь: «mors».
— Смерть?
— Именно.
— Вот так-так! И кто же это учудил?
— Я бы тоже хотел это знать.
— Константин Юрьевич, получается, что кто-то вкарабкался снаружи и нацарапал гвоздём эту надпись? Но зачем?
Собеседник покачал головой и ответил:
— Во-первых, не гвоздём, а стеклорезом. Во-вторых, он спокойно забрался по пожарной лестнице. Только вот какой резон ему это было писать? Зачем делать Минору такое предупреждение?
— А, что если это была своего рода чёрная метка?
— Не исключаю.
— Думаете, белогвардейцы?
— Не знаю.
— Я слыхивал, что они не церемонятся.
— По-разному случается.
— Но, если это не их рук дело, тогда чьих?
— Дорогой Георгий Александрович, как говаривал один мой знакомый адвокат из Ставрополя «не стоит гадать, надо расследовать».
Он щёлкнул крышкой золотого Бонэра и сказал:
— Ну что ж, для начала не так уж и мало мы узнали. И я уже понимаю, чем следует заняться в первую очередь. Однако пора обедать. Куда пойдём?
— Я знаю одно прекрасное местечко. Там подают отменные бифштексы и, как раз, сегодня выступает какой-то эмигрантский дуэт из России.
— Замечательно.
— Тогда я распоряжусь насчёт автомобиля.
— Предлагаю пройтись пешком. Заодно нагуляем аппетит.
— Неплохая идея…Да, чуть не забыл. А вы слышали, о необычном убийстве в храме Святого Олафа?
— Пока нет. Я, как вам известно, только вчера приехал. С утра просматривал бумаги, потом мы с вами общались и вот теперь мы здесь, в гостинице. До газет ещё не добрался. Надеюсь, вы мне поведаете об этом происшествии за обедом?
— С большим удовольствием.
— Вот и отлично. Тогда в путь!
III
Общественные сады Таллина располагались на бывших крепостных бастионах: Наблюдательном (горка у Больших морских ворот), Шведском (у Вышгородского замка) и Ингерманландском (горка у Новых ворот). Именно здесь, на последнем бастионе и был устроен летний ресторан, в котором сегодня выступала София Надеждина с аккомпаниатором южного происхождения, то ли греком, то ли турком. Пианист лил в души гостей простую, но в то же время такую русскую мелодию, а ангельский голос пел:
Сердце будто проснулось пугливо, Пережитого стало мне жаль;Пусть же кони с распущенной гривойС бубенцами умчат меня вдаль. Слышу звон бубенцов издалёка — Это тройки знакомый разбег, А вокруг расстелился широкоБелым саваном искристый снег.
— Под такие «Бубенцы», Константин Юрьевич, грех не выпить, хотя я пью очень редко, — признался Стародворский.
— Ваше здоровье!
— И ваше!
Закусив, собеседники, как и вся остальная публика не сводили восторженных глаз с певицы.
Пусть ямщик свою песню затянет, Ветер будет ему подпевать;Что прошло — никогда не настанет, Так зачем же, зачем горевать!
Многие гости ресторана тянули за красавицей припев, и она перешла к последнему куплету:
Звон бубенчиков трепетно можетВоскресить позабытую тень, Мою русскую душу встревожитьИ встряхнуть мою русскую лень!
— Да, хорошая песня. Не слыхал.
— Знаете, мне иногда жаль мне этих эмигрантов. Оторвались от страны, родины, России.
— Они не приняли революцию. Стало быть, враги.
— В таком случае, Константин Юрьевич, предлагаю, поднять рюмку за её победу во всемирном масштабе!
— С большим удовольствием!
— Маслята под водку замечательно идут.
— Закуска, испытанная временем.
— Я смотрю вы ещё фаршированного угря не пробовали. Очень рекомендую, Константин Юрьевич.
— Он мне напоминает змею.
— Что вы! Обязательно попробуйте. Приготовить такое блюдо — настоящее искусство. Меня этим секретам научила хозяйка, у которой я был на постое в сибирской ссылке в девятьсот седьмом году. Хотите расскажу?
— Буду рад послушать.
— Самое сложное в этом блюде — умудриться снять с него кожу. Для этого её надрезают около головы, продёргивают швейной иголкой нитку через глаза, завязывают и подвешивают угря на гвоздь. И только потом, отогнув ножом кожицу около головы, целиком стягивают с рыбы. Угорь скользкий и просто так кожу не снимешь. Для этого надо посыпать руки крупной солью. Потом разрезаем его вдоль туловища, потрошим, моем и вытираем салфеткой. Мясо толчём, добавляем в него намоченную и выжатую булку, мелко нарезанные свежие грибы (лучше шампиньоны, но можно и белые), поджаренную на масле луковицу, петрушку, соль, перец, два яйца, две ложки сметаны. Надобно всё хорошенько размешать и обложить этим фаршем хребтовую кость. Посыпаем всё сухарями и, полив маслом, жарим на сковороде. Хватит одной-двух столовых ложек. Готового угря кладём на блюдо и окатываем соусом. Тут уж всё зависит от ваших предпочтений. Можно белым со сметаной, а можно и как у нас — красным.
