— Вчера вечером прислали две телеграммы от Совнаркома и Чичерина лично. В первой сообщили, что я назначен главой торгового представительства в Эстонии вместо Оржиха, а в другой говорилось, что судно «Парижская коммуна» войдёт в таллинскую гавань в воскресенье, пятого сентября, в два часа пополудни.
— Крафту в Стокгольм сообщили?
— Сразу же.
— А мы сможем, в случае необходимости связаться с его судном уже после выхода из порта?
— Такая возможность предусмотрена.
— Отлично. Тогда надо поторопиться с расследованием убийства Минора, — задумчиво изрёк разведчик. — Как вы помните, инспектор Саар сказал нам, что здесь находится господин Ардашев — заклятый враг советской власти. Могу предположить, что его появление в Ревеле не случайно.
— Тут все на виду. Не удивлюсь, если вы с ним случайно встретитесь, например, в Старом городе.
— Я его уже видел.
— А он вас? — спросил Стародворский и напрягся.
— Надеюсь, что нет.
— Где же это случилось?
— В церкви Святого Олафа.
Ксендзовский затушил сигарету и сказал:
— Георгий Александрович, помните, я взял записную книжку Минора?
— Да, конечно.
— В ней я обнаружил номер телефона под литерами К.Б. — 418. Я попросил телефонистку соединить меня с этим абонентом. Трубку подняла вдова Карла Бартелсена, бывшего органиста церкви Святого Олафа. Получается, что Минор был каким-то образом с ним связан. Естественно, я решил зайти в церковь и попытаться что-нибудь разузнать. Я занял скамью почти у алтаря и ждал, пока новый органист закончит играть и покинет верхний ярус. Орган замолчал, но на хорах раздавались чьи-то приглушённые голоса. Так вот первым спустился Ардашев. Когда он ушёл, я поднялся на хоры. Новый органист принял меня за полицейского, и я не стал его в этом разубеждать. Он показал мне четыре рукописные ноты в партитуре пьесы Сен-Санса «Пляска смерти», и сказал, что, когда покойный их заметил, то будто бы чего-то испугался и в этот момент ему в спину вонзилась стрела из арбалета.
— А что за ноты?
— До диез — ля — фа диез — ля.
— Какая-то чепуха.
— Вы ошибаетесь. В них таится вполне ясный смысл, — Кседзовский допил кофе и пояснил: — Мы уже знаем с вами, что Минору оставили чёрную метку на оконном стекле. Вот я и подумал, что эти ноты тоже должны были иметь чёткий смысл. И вчера ночью я всё понял. Не буду вдаваться в детали, но они означают древнеримскую эпитафию VIXI — «я жил», или «моя жизнь закончена». Это почти тоже, что и «mors» в комнате Минора. Сия эпитафия была популярна и в средние века. Я уверен в том, что господин Ардашев уже расшифровал музыкальную угрозу и теперь пытается отыскать убийцу.
— А зачем ему это нужно?
— Минор, скорее всего, был им завербован. И он хочет выяснить, кто и зачем его прикончил.
— Вы утверждаете, что старый большевик Михаил Иосифович Минор, не раз доказавший свою преданность партии, был скрытый враг? — ошалело выпучив глаза, спросил Стародворский.
— У него не было выбора. Я проверил, заключённые им сделки от имени представительства, кстати, подписанные вами, и пришёл к выводу, что он бессовестно обворовывал наше молодое государство.
— Господи, вы меня огорошили. Как же так? Столько лет Михаил Иосифович был честен, предан… И на тебе!
— Ревизор, который должен скоро приехать, без особого труда подтвердит мои слова.
— Я и так вам верю, Константин Юрьевич.
— Думаю, это стало известно Ардашеву, и он его завербовал.
— Но откуда Ардашев мог знать о проделках Минора? — Стародворский поднял глаза на собеседника и спросил: — Он же не имел доступа к документам.
— Вероятно, от своего агента, который либо сам внедрён в наше представительство, либо имеет другого агента, сидящего в «Петербургской гостинице».
— По-вашему, у нас засел вражеский лазутчик? — слегка нахмурившись, спросил дипломат.
— К сожалению, это так.
— Но как определить, кто он?
— Для этого надо установить негласную слежку за Ардашевым. Он выведет нас на своего человека. Но сначала неплохо бы отыскать самого бывшего присяжного поверенного. В Ревеле не так много гостиниц. Я протелефонировал в каждую и мне сообщили, что Ардашев останавливался в отеле «Рояль», но недавно съехал. Видимо, полицейский инспектор рассказал ему, что назвал нам его фамилию. Клим Пантелеевич — известный конспиратор. Если ляжет на дно — не отыщешь.
— Не удивлюсь, если узнаю, что Оржих предатель. Бесконечные пьянки, разврат… От него можно ждать чего угодно.
— Он первый, кого я начал проверять. Однако, пока у меня нет причин для его подозрений. Возможно, агент Ардашева вполне порядочный и незаметный служащий. Как говорят англичане: «Still waters run deep»
[29].
— Так чаше всего и бывает.
— Если Минор был агентом Ардашева, тогда, выходит, что ему известно о всей нашей операции с царским золотом? — потерев лоб, предположил Стародворский.
— Совершенно верно. Поэтому его надо обязательно найти.
Ксендзовский поднялся подошёл к двери в углу номера и подёргал за ручку.
Она оказалась заперта.
— Куда ведёт эта дверь?
— В соседний номер. Это чулан для багажа. Он мне не нужен, и я попросил его закрыть, — пояснил постоялец.
— Значит, туда можно попасть из другого номера?
— Да.
— А кто сейчас в нём живёт?
— Не знаю. Не слежу за этим.
Ксендзовский вышел в коридор и повернул ручку двери соседнего номера. Замок оказался закрытым. Он возвратился в комнату, подошёл к камину и, рассматривая его, проговорил:
— Георгий Александрович, вы сказали, что вчера вечером получили две телеграммы от Чичерина. Насколько я понимаю, их расшифровали в «Петербургской гостинице» и принесли вам тексты, так?
— Да, два листа с печатным текстом в заклеенном конверте.
— Не могли бы вы мне их показать?
— Я сжёг их в камине.
— Но он вычищен.
— По всем вероятиям, горничная убрала.
— И когда же она успела, если вчера вечером вам доставили конверт, а сейчас только одиннадцать часов?
— Наверное, когда мы с вами были на завтраке в ресторане. — Он оглядел комнату и добавил: — Да, точно. Кровать же заправлена.
— Вы видели, как бумага истлела?
— Нет, я всё бросил в камин и спустился на завтрак. Там встретил вас. Потом мы поднялись ко мне. Как видите, горничная навела порядок.
