Дом, в котором жили в период правления Карла I и Кромвеля, на современный вкус, наверное, показался бы скучным и незамысловатым: полы из гладкого дерева, некоторые стены обшиты панелями, потолки тоже закрыты дубовыми панелями. Комнаты солидные, хороших пропорций, но тесноваты, да и света там мало; полы в них скрипят на каждом шагу. Только ближе к концу XVII века светлые и легкие интерьеры стали популярны в обществе.
В домах тех, кто принадлежал к так называемому среднему классу, было от трех до семи комнат; семья обычно включала от четырех до семи человек, считая прислугу. В более богатых домах на первом этаже располагались прихожая, гостиная и кухня, а на втором – одна-две спальни. Излишеств было совсем не много. Изредка на окнах висели шторы, ковры и кресла использовались нечасто. Часы, зеркала и картины по-прежнему оставались относительно редкими в хозяйстве вещами, но ближе к концу века стали появляться чаще, тогда же приобрела популярность и профессия краснодеревщика, работающего с мебелью из ореха и красного дерева. Более состоятельные семьи могли позволить себе украсить некоторые стены гобеленами.
Их мебель нельзя назвать удобной. Она состояла из стульев с высокой спинкой, табуретов, сундуков и скамеек, иногда с несколькими подушками, чтобы не так жестко было сидеть на твердом дереве. Обеденный стол обычно не имел украшений, столовые приборы современного типа не использовались, посуда была чаще оловянная, чем керамическая. На буфете могли устроить выставку тарелок, но иного хвастовства наблюдалось мало. Комнаты отапливали углем. Канализация находилась в самом зачаточном состоянии, лишь изредка встречаются упоминания об оловянном ночном горшке или «горшке, помещенном в стул». Свидетельств о каких-либо приспособлениях для мытья вообще нет.
Уважаемый горожанин мог заниматься торговлей как купец или коммерцией как лавочник, но ясного различия между разными городскими занятиями не существовало. В правление Карла II на Королевской бирже дела вели 3000 торговцев. В это время и внешняя торговля, и отечественная промышленность, и судоходство – все переживало бурный рост накануне периода, который историки XX века назовут Промышленной революцией. В опубликованном в 1670 году «Трактате о торговле» (A Discourse of Trade) Роджер Кук утверждал, что «торговля теперь стала той дамой, которую в наше время больше чем когда-либо обхаживают и прославляют все правители и владыки мира». В список импортируемых товаров входили табак, сахар, индиго и имбирь из колоний, а также индийские хлопчатобумажные ткани. Значительная часть этих товаров затем реэкспортировалась на английских судах в континентальную Европу.
Нельзя забывать о джентри и местных вождях графств, поскольку в этот период они осуществляли полный контроль над своими территориями. Это было время, когда укрепились старые принципы социальной иерархии. «Кавалерский парламент» распространил власть местной аристократии на такие дела, как контроль над милицией и реализация Закона о бедных. Мировые судьи вели практически все местные дела, от заключения под стражу бродяг до наложения штрафов на приходских служащих за нарушения в работе.
Мелкопоместное дворянство после неудачного эксперимента с республикой вновь обрело свою роль в качестве лидеров местного общества, но, похоже, не вернулось к прежнему благодушию. Многие из них обратили пристальное внимание на новые агротехнические приемы. Даже фермеры занялись так называемыми усовершенствованиями, которые повышали производительность земли. В этот период страна была в состоянии экспортировать зерно в материковую Европу.
Тогда же возник большой класс «специалистов»; основными среди них были юристы и врачи, но бухгалтеры и профессиональные управляющие поместьями тоже встречались. Лучшим в этом классе стал для потомков Сэмюэл Пипс, в своем дневнике он в определенном смысле дает отражение своей эпохи. В момент первой записи ему двадцать шесть лет, он живет с женой в Экс-Ярде недалеко от Даунинг-стрит, его вот-вот назначат секретарем лорд-адмирала Эдварда Монтегю. Это было время, когда снова собралось «Охвостье парламента», а генерал Монк начинал свой марш из Шотландии.
Итак, мы читаем, что 3 января 1660 года «мистер Шепли, Холи и Мур обедали со мной говядиной с капустой и соленой свининой». Мясо было главным продуктом питания в то время, и примечательно, что у Пипса на столе два вида мяса. Обедали тогда в полдень. В другой раз Пипсу подавали блюдо с мозговыми косточками и баранью ногу, филей телятины и блюдо из птицы вместе с двумя дюжинами жаворонков. Были и рыбные обеды, но, когда ему предложили блюдо из осетрины, «я увидел много маленьких ползущих червячков, думаю, из-за несвежего маринада».
Пил он эль и «крепкую воду», по всей видимости джин. После обеда нередко устраивалась «сумасшедшая суета» с играми и фантами. Спортивные игры были самые разные, включая ту, которую Пипс называл «метание в петухов»: нужно было попасть палкой в птицу, привязанную за ногу. Тому, кто оглушал птицу, разрешалось ее приготовить и съесть. Кроме того, он посещал петушиные бои на новой арене у Шу-Лейн. Из его записей становится известно и о других событиях того времени. Осенью 1661 года появилась новая болезнь с «лихорадочным ознобом и жаром».
Чистоплотность той эпохи, по всей видимости, весьма сомнительна. Запах стоял, «будто на здании ведомства лежала лопата дерьма». Пипс пошил костюм из плаща, который вонял, «будто на него нагадили с год назад». «Этой ночью мне приснился сон, что я описался, проснулся – так и есть». Направляясь в Гилдхолл, он «по дороге зашел опорожниться в дом мистера Ролинсона». Однажды он забыл взять на ночь горшок, «поэтому пришлось встать и помочиться в камин». В театре «одна дама по ошибке наплевала» на него, «не заметив». Иногда он мылся теплой водой, иногда мыл ноги, но такие события случались достаточно редко, судя по тому, что они удостаивались упоминания. Его жена Элизабет сходила в общественную баню, после чего Пипс написал: «Она считает, что теперь никакая грязь к ней не пристанет, – могу только гадать, как долго это продлится». Понятное дело, что в следующий раз «она мылась целый день, после четырех-пяти недель в постоянной грязи». Однако два месяца спустя появилась следующая запись: «Она обнаружила, что я завшивел, найдя у меня на голове и теле больше двадцати вшей, маленьких и больших».
Он был разборчив в одежде. Пипс заказал бархатный камзол, который называл «цветным костюмом до колен» с чулками того же цвета, поясом и новой шпагой с золоченым эфесом, а также черный костюм на белой подкладке. Осенью 1663 года он купил новое мохнатое пальто, отделанное золотыми пуговицами, и два парика. Потом он решил, что постижер должен остричь ему волосы и сделать из них еще один парик: «Затем я приказал всем моим служанкам посмотреть на меня в этом парике, и они пришли к выводу, что парик мне идет». Вскоре после того он приобрел еще и черный костюм из сукна, отделанный пурпурной тесьмой, и плащ на бархатной подкладке. «Одежда, – писал он, – великое дело». Он выходил на улицу, «конечно, чтобы немного побахвалиться своим новым костюмом». Бедняга тот, «кто ходит без перчаток».
Это было общество, жившее напоказ, в котором главные фигуры тоже были актерами. В ярком костюме и новом парике Пипс мог совершать променад с женой в определенных элитных местах, например в районе Грейз-Инн, а их вещи за ними «несла женщина». Было совершенно обычным делом остановить и спросить «простого» человека, не готов ли он или она за небольшую плату сделать то или это. В отношении к слугам могли проявлять суровость, даже в относительно миролюбивой семье Пипса. Пипс иногда бил своего мальчика, пока у него не начинала болеть рука, а Элизабет была обязана «бить маленькую девочку»: «Потом мы запирали ее в подвале, и там она сидела всю ночь».
