И еще одна революция начиналась в правление последних Стюартов. Возможно, полноценные условия для урагана изобретений, предпринимательства и торговли, которые составили промышленную революцию, еще не сложились, но атмосфера менялась. Английское кораблестроение в XVII веке достигло беспрецедентного «пика», который невозможно повторить. Английские шахты и рудники давали больше угля, олова и железа, чем когда-либо раньше. Например, добыча угля на северо-востоке Англии с 1600 по 1685 год увеличилась более чем вдвое. Старое производство грубых тканей теперь замещалось так называемыми «шерстяными мануфактурами», на которых производили более тонкие материи. К концу XVII века повсеместно существовали сахарные и стекольные заводики, чугунолитейные цеха. Уже были созданы производства пива и мыла. Быстрый рост таких городов, как Манчестер и Бирмингем, Галифакс и Шеффилд, свидетельствовал о взаимозависимости индустриализации и урбанизации. Бирмингем при Тюдорах представлял собой не более чем деревню, а к концу века там жило по меньшей мере 8000 человек. Численность населения всей страны, возможно, стабилизировалась, но значительная его часть теперь переселялась из сельской местности в города.
Голосование в первые недели 1679 года, после роспуска «Кавалерского парламента», естественно, происходило на основании выбора между королем и парламентом. Поскольку после разоблачения «Папистского заговора» и позора Дэнби страна отвернулась от короля, новый парламент был даже более враждебен королевскому двору, чем предыдущий. Сам король заметил, что выбрали бы даже собаку, если бы она противостояла придворному. Шафтсбери, главный покровитель этой перемены в настроениях, подсчитал, что в парламент прошло 158 придворных и 302 оппозиционера.
В преддверии переговоров с новым парламентом королю требовалось решить два неотложных дела. Он встретился с графом Дэнби и попросил его подать в отставку в обмен на титул маркиза и большую ежегодную пенсию. Поскольку большинство зависимых от него людей не выбрали в парламент, правительству короля фактически уже пришел конец. Возникла новая политическая жизнь – агитации и кампаний.
Архиепископа Кентерберийского попросили обсудить с Яковом, герцогом Йоркским, перспективу возвращения в лоно Англиканской церкви; герцог отказался. Тогда король вызвал своего брата и приказал ему удалиться за границу: это был единственный способ предотвратить недовольство парламента. Яков упрямо боролся против ссылки, но в начале марта скорбно отправился в Испанские Нидерланды под предлогом визита к дочери и новому зятю Вильгельму Оранскому.
Однако новый парламент не желал отказаться от преследований по «Папистскому заговору» и импичмента Дэнби, особенно после того, как стало известно, что король его простил. Через неделю после созыва парламента граф подал в отставку, а в следующем месяце палата лордов отправила его в Тауэр. Когда лорд Галифакс осуждал решение даровать титул маркиза «предателю своей страны», он пристально смотрел на короля, который присутствовал на заседании. Рассказывали, что позже Карл воскликнул: «Боже мой! Как плохо со мной обращаются; и я должен сносить такое отношение и молчать!»
Весной того года, сразу после начала работы парламента, король объявил о смене администрации. Он распустил прежний Тайный совет и вместо него учредил меньший по количеству членов Совет из тридцати трех человек, в число которых входили должностные лица и независимые политические деятели. Лорд-президентом Совета Карл назначил Шафтсбери и включил в состав четырех членов парламента, которые всегда решительно выступали против короля, что тогда выглядело весьма удивительным и почти скандальным шагом. Возможно, он намеревался приручить или подкупить их, а может быть, эти назначения просто служили ширмой для маскировки его истинных намерений. В любом случае некоторые из новых советников потеряли свое былое влияние: практически все считали, что они продались королю. Члены Совета вскоре разошлись между собой во мнениях и оказались исключительно неэффективными. Очевидно, это тоже входило в планы короля. Карл не доверял никому из них, он признался графу Эйлсбери, что «им и знать-то ничего не положено». После отставки Дэнби король оказался фактически в изоляции и как-то сказал сэру Уильяму Темплу, что «с ним рядом не осталось никого, с кем бы поговорить по душам». В своей борьбе против сильных и хорошо организованных парламентских противников Карл выступал в одиночестве.
Ближе к концу апреля 1679 года поступило обращение, призывающее исключить герцога Йоркского из наследников английского престола; говорили, что «Папистский заговор» вдохновлялся его вероятным согласием занять трон. Таково было формальное начало того, что в исторической литературе называют «кризисом исключения». Печатались памфлеты и сатирические стихи, публиковались и широко распространялись результаты парламентских голосований. Сторонники «исключения» в значительной степени контролировали палату общин, но законопроект не мог быть принят без согласия короля и палаты лордов.
Тем не менее «Закон об исключении» быстро приняли в первом и втором чтении. В нем объявлялось, что герцог Йоркский был соблазнен папскими агентами перейти в католичество и долг парламента лишить его возможности занять трон Англии. Член парламента сэр Джон Тревор утверждал: «Глаза короля закрыты, он ничего не знает об опасности, в которой мы находимся…» Истерия вышла за стены парламента. Говорили, что горожане ложатся спать, положив рядом пистолет, а их жены, выходя на улицу, берут с собой нож. Возмущенный ходом событий Карл в начале июля отложил работу парламента. Непопулярность его решения была такова, что ему пришлось удвоить охрану Уайтхолла. Шафтсбери объявил, что королевские советники заплатят за это решение своей головой.
Сессия оставила после себя единственный долговременный памятник в форме Хабеас корпус акта, который гласил, что никакого человека нельзя незаконно взять под стражу, а всех обвиняемых в тяжком уголовном преступлении и измене следует или быстро представлять в суд, или освобождать от тюремного заключения. Закон задумывался как средство общественной безопасности на случай восшествия на престол католика Якова. В «Комментариях к законам Англии» сэр Уильям Блекстоун писал, что «момент времени, в который я бы зафиксировал теоретическое совершенство нашего публичного права, – это 1679 год; после принятия Хабеас корпус акта, и прекращения действия в связи с истечением срока Закона о лицензировании печатной продукции…». Неожиданный перерыв в работе парламента действительно привел к тому, что законы, ограничивающие прессу, не были подтверждены, поэтому различные фракции теперь могли свободно изливать на бумагу свой гнев.
Во второй половине 1679 года в широкое употребление вошли термины «виг» и «тори». «Виг» было сокращением от прозвища пресвитерианских бунтовщиков Шотландии, страстно боровшихся за более строгий Ковенант, Whiggamores (от шотландского слова, которое означало «прокисшая сыворотка»). Ирландские роялисты-католики имели гаэльское прозвище toraihde в значении «грабитель, разбойник», «тори» было сокращением от этого слова. Довольно скоро виги Шафтсбери, поддерживающие протестантскую церковь и выступающие за исключение Якова, вступят в борьбу с тори Дэнби, готовыми защищать божественный порядок правопреемства и короля-католика. Виги были врагами папизма и автократии и хотели ограничить королевскую власть. Тори были решительно настроены оградить права короля и конституцию от нападок тех, кого они считали республиканцами и мятежниками. Естественно, на каждой стороне имелись различные группировки, а также присутствовала третья фракция «триммеров», которые занимали центристскую позицию. Благожелательный свидетель тех событий герцог Ормонд писал, что «триммеры» говорят языком «умеренности, согласия и мира», сочетая заинтересованность вигов в поддержании собственности и истинной веры с желанием тори сохранить монархию и нерушимость прерогативы короля.
