Однако Яков II не сумел воспользоваться их задержкой. Он отозвал войска, которые изначально отправил на север, но, приехав к ним в лагерь у Солсбери, обнаружил, что офицеры и солдаты деморализованы и разобщены. Король, сильный духом, немедленно бы пошел в атаку, а Яков заколебался. Одни его командиры хотели быстро наступать, другие советовали отходить к Лондону.
В такой кризисный момент у короля резко ухудшилось здоровье: он страдал от катастрофически продолжительных носовых кровотечений и панических атак, которые лишали его сна. Офицеры начали покидать его и отправляться к принцу Оранскому, среди них лорд Колчестер, лорд Абингдон и лорд Корнбери. Они поверили заявлениям Вильгельма, что он пришел спасти протестантскую веру и собрать свободный парламент. Серия локальных восстаний в защиту парламента и протестантства усилили изоляцию короля. Ноттингем и Йорк, Лестер, Карлайл и Глостер были среди городов, выступивших «за протестантскую веру и свободу».
В атмосфере смятения и глубокого недоверия король, охваченный мрачными предчувствиями при известиях о дезертирстве, решил отступать в Лондон. Фактически он капитулировал перед Вильгельмом без боя. Теперь и другие старшие офицеры, в том числе Джон Черчилль и граф Беркли, приняли решение оставить Якова и перейти к Вильгельму. Когда король прибыл в Уайтхолл, к практически пустому двору, ему сообщили, что его младшая дочь Анна тоже перешла на сторону противника. Она была преданной англиканкой, и ее ужасало, что отец открыто поддерживает и поощряет католичество. Под опекой епископа Лондона она в наемном экипаже бежала в Ноттингем.
Король не знал, кому доверять и на кого положиться. Один придворный сообщал, что «король совсем не в порядке, как-то пожелтел и не может сам спать». Яков был в состоянии заснуть только с помощью опиатов. Он собрал на Совет всех остававшихся в городе аристократов и епископов; они сказали, что ему остается только созвать свободный парламент. 30 ноября Яков издал по этому поводу декларацию, прибавив, что прощает всех, кто поднял против него оружие. Но было уже поздно. Он потерял доверие и лояльность многих из тех, кто раньше его поддерживал.
Вильгельм медленно продвигался к Лондону, и перед королем стоял выбор – бежать или оказать сопротивление. Однако где он возьмет оружие и солдат, чтобы противостоять захватчику? Яков отправил в Хангерфорд несколько уполномоченных на переговоры с Вильгельмом, однако это был отвлекающий маневр для маскировки его истинных намерений. Он уже отправил в безопасное место жену и сына: ночью 9 декабря Мария Моденская, одевшись прачкой, бежала с ребенком в Кале. 11 декабря бежал и король. С двумя католиками он переплыл по Темзе в Воксхолл, где они взяли лошадей. Предполагается, что Яков выбросил в воду Большую государственную печать, чтобы его преемник не мог законным образом поддерживать общественный порядок. Он не думал, что отказывается от своего королевства, скорее полагал, что ищет временное убежище перед тем, как возвратиться на престол. Тем не менее фактически он уступал инициативу Вильгельму, который уже мог считать себя следующим королем Англии.
Узнав, что король бежал, церковные и светские лорды сформировали временную администрацию для ведения переговоров с принцем Оранским о возвращении свободного парламента с целью восстановить «наши законы, наши свободы и собственность». Бегство Якова спровоцировало также открытую ярость к папистам. Католические храмы Лондона подожгли, а резиденции католических послов Испании и Флоренции разграбили.
По стране поползли дикие слухи, что ирландские войска под командованием короля жестоко убили массу жителей Лондона и теперь движутся на север. Говорили, что паписты сожгли Бирмингем, потом разорили Ноттингем и Стаффорд, а затем на линии огня оказались Донкастер и Хаддерсфилд. Когда до Лидса докатились слухи, что к ним подходят ирландские пожиратели младенцев, Ральф Торесби написал в дневнике: «Бьют барабаны, церковные колокола звонят в обратном порядке, женщины вопят, и всех людей охватил животный ужас». Ложная тревога – характерный признак истерической тревоги, в которую впал народ. Преодолела этот ужас незатейливая песенка против ирландцев. «Лиллибулеро» – пародия на папистские настроения, она завоевала такую популярность, что автор текста Томас Уортон заявлял, что она «высвистнула» короля из трех королевств:
Так что сдавайтесь, еретики!
Лиллибулеро, буллен-эла!
Христос и Сент-Патрик нам помоги!
Лиллибулеро, буллен-эла!
[49]
Мелодию, сочиненную к ней Генри Пёрселлом, и сейчас используют как музыкальную заставку на BBC Radio.
Бегство короля из Англии было остановлено: он был обнаружен на таможенном катере, когда собирался отплыть с острова Шеппи. Яков был в коротком черном парике, и сначала его приняли за иезуита. Короля доставили в порт Фавершем, где быстро опознали и привезли в дом мэра. Там Якова охраняли обнаружившие его моряки – они хотели вознаграждения. К этому моменту король был сильно напуган и растерян: то просил дать ему лодку, то рыдал над своими несчастьями. Свидетель события Джон Натчбулл «заметил на его лице улыбку странного размера и вида: такую натянутую, неловкую и неприятную, что, честно говоря, никогда не видел ничего подобного».
Когда пришла весть о вынужденном пребывании Якова в Фавершеме, никто из властей просто не знал, что с ним делать. Он не мог там оставаться. Сам король, похоже, решил возвратиться в Лондон, где ему предстояла встреча с Вильгельмом. Его посыльного, который вез это известие захватчику, немедленно арестовали и определили в Тауэр. Так кто же был хозяином положения?
Яков, не зная о судьбе своего посланника, направился в столицу. 16 декабря он добрался в Блекхит, и там его приветствовали толпы людей, которые, несомненно, надеялись на примирение двух сторон. В основном они состояли из сторонников «короля и страны», но они выражали и более общее чувство облегчения. Один роялист отметил после этого события, что на улицах между Саутуарком и Уайтхоллом «коляскам не хватало места для проезда, а на всех балконах и у всех окон тоже толпились люди». Сам король потом напишет, что было «похоже скорее на день триумфа, а не унижения».
Менее восторженный прием ждал его впереди. Во время отдыха в Уайтхолле тем вечером ему сказали, что всю его переписку будут забирать голландские охранники принца Оранского: на самом деле он станет пленником в собственном дворце. На рассвете следующего дня его разбудили известием, что принц приказывает ему в девять часов утра покинуть Лондон и отправляться в Хам-Хаус. Он должен был уехать именно в то время, поскольку сам Вильгельм планировал войти в город в полдень и не желал, чтобы народ отвлекался на короля. Яков подчинился приказу, но высказал пожелание переехать в Рочестер, не в Хам. Пожелание удовлетворили, но все равно было совершенно ясно, что монарх в своем королевстве лишь беспомощный пленник.
Вильгельм вошел в столицу 18 декабря, его тоже приветствовали ликующие толпы, перезвон колоколов и праздничные костры. Его чествовали как спасителя «нашей веры, законов, свобод и жизней», но главная причина радости, должно быть, заключалась в том, что протестантскую веру восстановили в правах без всякой войны и революции. Два дня назад люди приветствовали короля как человека, который отказался от своей католической политики, теперь они могли также радостно приветствовать своего протестантского спасителя.
