24 мая 1616 года графиня Сомерсет стояла перед большим жюри в Вестминстере, вся в черном, только воротник и манжеты платья были из белого батиста. В суде зачитали несколько ее писем, по всей видимости непристойного характера. Когда толпа зрителей подалась вперед, чтобы рассмотреть приведенные в них магические символы и изображения, с деревянного помоста послышался сильный «треск». Мгновенно люди уверились, что сам дьявол явился в суд, а этим шумом проявил свой гнев от разоблачения его уловок. Последовала паника и неразбериха, которую не могли успокоить в течение четверти часа. В воздухе XVII столетия по-прежнему витали ведьмы и демоны.
Графиня признала себя виновной в убийстве, вероятно понимая, что король всегда проявлял милосердие к членам аристократических фамилий. Ее муж явился в суд на следующий день и заявил, что невиновен в преступлении, но ему не поверили. Мужа и жену приговорили к смертной казни. По приказу короля казнь отменили, вместо того их поместили в Тауэр, где они провели почти шесть лет. Разоблачение их обмана и предательства, их распутства и лицемерия еще больше подорвало авторитет двора и самого короля, поскольку они когда-то были его близкими друзьями. Миссис Тёрнер, приговоренная к смертной казни за свое участие в отравлении, сказала о придворных короля: «Большинство из них не знает истинной веры, а только злобу, гордыню, распутство и радость от грехопадения других. Двор настолько безнравственное место, что я удивляюсь, почему земля еще не расступилась, чтобы поглотить его».
В начале весны того года престолонаследник Карл в саду Гринвичского дворца «в шутку» облил Вильерса из водосточной трубы. Фаворит сильно обиделся. Король тут же в редком для него проявлении гнева надрал сыну уши, восклицая, что у него «злобный и упрямый характер». Теперь монарх называл Вильерса «Стини» – ласкательно-уменьшительным вариантом от имени святого Стефана, потому что те, кто видел изображения этого святого, утверждали, что лицо Вильерса напоминало лик ангела. Вскоре ангелоликий Стини возьмет в свои руки управление страной.
6. Лондонские испарения
Наиболее яркое и убедительное описание Лондона времен короля Якова I можно найти в памфлете «Семь смертных грехов Лондона», опубликованном в 1607 году. Это произведение (нечто чуть большее, чем просто памфлет) написано Томасом Деккером всего за семь дней, и в нем присутствует вся живость и непосредственность, характерные для стремительного сочинения. Сам Деккер был драматургом и памфлетистом сомнительной репутации и вел жизнь, о которой почти ничего не известно, правда, в этом отношении он мало отличается от большинства литераторов своего времени.
Деккер объявляет городу: «Твое лоно породило меня, твоя грудь – питала» (в этом случае Лондон, надо понимать, суровая мать и нянька). Он жалуется, что из всех городов Лондон «самый богатый, но и самый безалаберный. Ты имеешь все, чтобы быть наидостойнейшим, но и все, чтобы сделаться наигрязнейшим». К моменту восшествия на престол Якова Лондон был «единственным щеголем и любимцем мира», но «за короткое время он приобрел больше болезней, чем обыкновенная проститутка».
Деккер рисует картину столицы в полдень, когда «на каждой улице подводы и повозки грохочут так, будто весь мир встал на колеса. На каждом перекрестке мужчины, женщины и дети толпятся в таком множестве, что для укрепления домов устанавливают подпорки, а то, толкаясь друг с другом, они бы снесли строения. В одном месте стучат молотками, в другом – набивают обручи на бочки, в третьем – гремят горшками, а в четвертом – булькает вода, под наклоном наливаясь в кружки. Здесь грузчики обливаются потом под ношей, там купеческие служки несут мешки с деньгами, торговцы (как в “чехарде”) скачут из одного магазина в другой, лавочники (словно в гальярде) энергично двигаются и никогда не стоят на месте – все поглощены делом, как сельские поверенные во время выездных сессий суда присяжных».
А вот ночью город выглядит совсем иначе. Деккер смотрит на Лондон в сумерках и видит в нем товарища «для пьяниц, распутников и транжир». Это время суток, когда «торговцы тканями сворачивают свои шелка и бархаты, ювелиры убирают драгоценную посуду и весь город становится похож на частный театр с закрытыми окнами, в котором сейчас всем торговым людям показывают полночную мрачную трагедию». Банкроты и опасные преступники, боясь ареста, днем сидели взаперти, а ночью «начинали вылезать из своих нор, выпрямлять спину и ходить по улицам гордой походкой, как будто намереваясь головой дотянуться до звезд».
Преуспевающий горожанин, который в течение дня «взирал на своих бедных соседей кислее, чем если бы залпом выпил кварту уксуса», теперь выскальзывает на улицу и «пробирается в пивную, где либо в одиночестве, либо сбросившись с кем-то еще, они так набираются однопенсовыми кружками [эля]… что в итоге теряют зрение и способность передвигаться на своих двоих». Они вываливаются в ночь, по дороге вступают в перебранку со столбом и заканчивают попаданием в канаву. Их подмастерья, вопреки клятве в подписанных ими контрактах, «совершают отчаянные вылазки и стремительные возвращения» со своими пинтами. Три устремления лондонцев по ночам – выпивка, танцы и азартные игры.
Проза Томаса Деккера ясная, энергичная и лаконичная. Он обращает внимание на лондонцев у книжного киоска во дворе собора Святого Павла. Они «со скаредностью смотрят (как ослы, с шумом жующие чертополох) на новую книгу, как бы хороша она ни была, и идут дальше (будто им не понравилось), что-то бормоча себе под нос». Он подмечает тот факт, что лондонские публичные дома выставляют перед своими зданиями раскрашенные шесты, а их владельцы всегда подают клиентам томленый чернослив. Деккер рассказывает, что решетки на окнах пабов красят в красный цвет. Он описывает угольщиков с улицы Коулман, мясников Олдгейта и маклеров Хаундсдитча.
Наряд лондонца «похож на тело изменника, которого повесили, растянули на дыбе и четвертовали, – его собрали по разным местам: гульфик из Дании, краски для камзола и манишки из Франции, узкие рукава из Италии, высокая талия нависает, как у немецкого мясника над прилавком в Утрехте, огромные брюки [рукава для ног] говорят по-испански, башмаки дала Польша». Это типичное раздражение эклектичностью лондонского стиля.
Деккер отмечает неприятные привычки иных горожан. Он упоминает разных развеселых «табачников, парфюмеров, изготовителей плюмажа, батистовых складок и воланов»; каждый из них «резвый, вертлявый парень; более легкомысленный, чем музыкант; наряженный так же странно, как придворный шут; несдержанный в речах, распутный в поведении».
Деккер не приемлет распространенную практику браков молодых девушек с богатыми стариками, «потому что у них изо рта пахнет не приятнее, чем от навозной кучи, а тело более иссохшее, чем у мумии, при этом их разум уже возвращается к почти полному невежеству». Он сетует, что лондонские домовладельцы «из-за строительства дымохода, которое обходится им не дороже тридцати шиллингов, и побелки стен помещения, которая вряд ли стоит штукатурки, тут же поднимают цену на жилье, прибавляя три фунта стерлингов в год к той, что была раньше». Во всем чувствуется горечь собственного опыта. Добро пожаловать в мир Лондона времен короля Якова I.
