В вечерних сумерках 18 декабря 1621 года палата общин выпустила «Торжественное заявление», в котором парламентарии утверждали, что их привилегии и, несомненно, их жизни «являются древним бесспорным правом по рождению и наследием подданных Англии». Они обладают всеми правами обсуждать международные отношения. Любое дело, касающееся обороны королевства или ситуации с религией, входит в сферу их рассмотрения и обсуждения. Они потребовали свободы слова и свободы от ареста. Яков совсем вышел из себя, прервал сессию, а затем и вовсе распустил парламент. Он затребовал протокол палаты общин и собственными руками вырвал оттуда текст «Торжественного заявления»; теперь оно потеряло статус. «Я буду править, – сказал король, – в соответствии с общим благом, но не с общей волей». «Общее благо» – термин для обозначения основных интересов нации. Затем он отправил Кока и Фелипса в тюрьму, а Пима поместил под домашний арест. «Совершенно точно, – писал Гондомар, – что король, пока жив, больше никогда не будет созывать парламент».
Роспуск парламента ознаменовал начало конца власти Якова в Англии. Его политика потерпела полное фиаско, он оттолкнул от себя всех лондонцев и джентри, вставших на сторону палаты общин. У него не было средств, чтобы вести войну в интересах Пфальца, и ему пришлось продолжить переговоры с Испанией. Кроме того, широко распространилось мнение, что непреклонность короля основывалась на советах Бекингема; фаворита стали подозревать даже больше, чем раньше. Наступили опасные нестабильные времена.
Репутация короля теперь находилась под постоянной критикой. Его обвиняли в лени, расточительности и безволии. Его объявляли не более чем наместником короля Испании. В январе 1622 года человека отправили на дыбу «за слова, что грядет восстание». По рукам ходила рукопись под названием «Том-скажи-правду», в которой говорилось, что Яков, возможно, и «защитник веры», согласно его титулу, но вера эта – католическая; что он глава Церкви бездействующей, а не Церкви активной и победоносной. «Том» добавлял, что Гондомар владеет золотым ключом от королевского ящика с секретами и что сам Яков совершал наиболее мерзкие грехи из всех, на которое способно человеческое существо. Это был намек на интимную связь короля с Бекингемом. В Оксфорде один проповедник, молодой человек по имени Найт, заявил, что «подданные, если их преследуют из-за вероисповедания, имеют право поднять оружие против своего правителя, чтобы себя защитить». Довольно скоро Яков издал «указания относительно проповеди», в которых духовенству запрещалось делать «резкие выпады и произносить неподобающие оскорбительные речи» против католиков, а также предлагалось избегать «всех государственных дел». «Теперь никто не может ворчать с кафедры проповедника, – похвалялся Бекингем испанскому послу, – его тут же схватят и отправят в надежную тюрьму».
С тем же желанием унять инакомыслие король объявил, что «пэрам, рыцарям и дворянам» следует вернуться в свои сельские поместья. Утверждалось, что эта мера предпринята с целью поддержать гостеприимство в сельской местности, но все сочли, что она направлена против джентри, которые, пребывая в Лондоне, усиливали недовольство, делясь своими проблемами.
Юристы корпорации «Грейз-Инн» решили взять из Тауэра несколько небольших пушек, чтобы отметить Двенадцатую ночь. Они открыли стрельбу глубокой ночью, а грохот был таким сильным, что разбудил короля в Уайтхолле. Он выскочил из кровати с криком «Измена! Измена!». Встревожился весь двор, и граф Арундел вбежал в королевскую спальню, держа в руке обнаженный меч. Ложную тревогу обусловили собственные страхи короля. Он, казалось, потерял и душевное, и физическое мужество. Венецианский посол докладывал, что Яков «чрезмерно возбужден постоянным недоверием ко всем окружающим, охвачен вечным страхом за свою жизнь, он отстаивает свою власть в противовес парламенту и ревностно относится к покорности своего сына – вот обстоятельства и причины фатальной и почти безнадежной слабости его позиции, столь пагубной для всеобщего благоденствия».
В день, когда было объявлено о роспуске парламента, Яков скакал верхом в парке дворца Теобальдс. Лошадь неожиданно споткнулась и сбросила его в протекавшую через парк речку Нью-Ривер. Январский лед треснул под королем, и он провалился в воду так, что его сапоги были видны на поверхности. Якова вытащили, ему не стало хуже после этого инцидента, но это весьма яркий образ несчастного монарха.
9. Испанские путешественники
Принца Карла раздражало медленное течение переговоров относительно его обручения с испанской инфантой Марией Анной. Сам брак был задуман двенадцать лет назад. Однако бесконечно длились пререкания по поводу статуса католиков в Англии, деликатный вопрос осложнился разногласиями по Пфальцу и ситуацией религиозной войны в Европе. По-прежнему существовали сомнения в серьезности отношения испанцев к этому браку, к тому же возникли споры о размере приданого. Сомнения не исчезли и с вступлением на престол Филиппа IV, которое произошло в 1621 году. Было, мягко говоря, совсем не ясно, поддержат ли парламент и народ намерения своего монарха в этом вопросе. Когда в 1622 году Яков приказал выпустить из тюрьмы католических рекузантов после того, как они гарантировали, что не будут появляться при дворе, ужас и гнев протестантского большинства были очевидны.
Предполагалось, что Бекингем, уже лорд-адмирал
[15], лично поплывет в Мадрид. Кроме того, по секрету поговаривали, что «он намерен тайно взять с собой друга, чтобы привезти в Англию прекрасного ангела». Друг, о котором шла речь, был сам принц Карл. От этого плана отказались, но только чтобы заменить его другим.
В феврале 1623 года Карл и Бекингем пришли к королю с планом собственной разработки. На подготовку флота к плаванию в Мадрид уйдет слишком много времени; огромные усилия потребуются, чтобы получить проездные документы для Франции. Их план состоял в том, чтобы ехать в Испанию инкогнито, с целью завоевать самую желанную женщину в мире. Для них это было настоящее приключение, грандиозная европейская романтическая история. Король, больной и уставший, казалось, согласился; он редко мог устоять перед упрашиваниями своего фаворита и настойчивыми мольбами сына.
Однако наутро после встречи король засомневался. Поскольку он был осторожным и подозрительным, то задумался об опасностях, с которыми столкнутся два молодых человека. Наследник престола окажется на чужой территории. Воодушевленные присутствием Карла, испанские министры могут решиться на дополнительные требования; возможно, даже пойдут на попытку обратить его в католическую веру. Поэтому король вступил в полемику с ними обоими и обрисовал возможные риски, которые они могут на себя навлечь. В ответ Бекингем сказал только, что если он нарушит данное вчера обещание, то никто никогда больше не будет ему верить.
Тогда Яков послал за одним из своих основных советников по международным делам сэром Фрэнсисом Коттингтоном, который сам был поборником Испании и испанского брака. «Вот малыш Карл и Стини, – сказал ему король, – очень хотят отправиться на перекладных в Испанию, чтобы пригласить домой инфанту. В компании будут еще два человека, одним из них они выбрали вас. Что вы думаете о таком путешествии?» Коттингтон ответил, что подобная экспедиция опасна и неблагоразумна; испанцы наверняка выдвинут новые условия бракосочетания. При этих словах Яков бросился на кровать. «Я вам так и говорил! – закричал он. – Я погиб. Я потеряю малыша Карла!»
