Весной 1633 года король вернулся в родные места. Он отправился в неспешное путешествие на север и прибыл в Эдинбург к середине июня. В прошлом его отношения с Шотландией были не совсем безоблачными. В начале своего правления он затребовал реституции церковных земель в королевское владение, в конце концов от этой меры отказались, но она породила сильную неприязнь. Когда несколько шотландских лордов пришли защитить новых землевладельцев, король сделал характерное замечание. «Милорд, – сказал Карл главе депутации, – пусть лучше подданный немного пострадает, чем все будет находиться в беспорядке». Сам король, похоже, недолюбливал шотландцев, а особенно шотландских горцев, про которых говорил, что это «порода людей, которые в прежние времена доставляли много проблем». Тем не менее в целом он испытывал к ним скорее безразличие, чем враждебность.
18 июня в аббатстве Холируд Карла возвели на престол короля Шотландии. Отмечалось, что он был рад повременить с этой привилегией восемь лет. Такая задержка показывала, что его не переполняло желание расположить к себе свой народ. Сама коронация, естественно, прошла со всем подобающим церемониалом, который, впрочем, не произвел нужного впечатления на местных жителей: для большинства шотландцев, воспитанных в пресвитерианской вере, он отдавал прелатством и папизмом.
Один из протестов, выдвинутых шотландцами, касался введения в богослужение английского обряда, однако главный поборник этого обряда находился на пороге получения самого высокого назначения. Когда епископ Лод впервые после поездки в Шотландию предстал перед глазами короля, его ожидало непривычное приветствие: «Добро пожаловать, ваша милость архиепископ Кентерберийский». Карл только что узнал о кончине Джорджа Эббота, предыдущего архиепископа.
Будучи епископом Лондона, Лод был основным советником короля по религиозным вопросам, но его полномочия оставались неопределенными. Теперь же на посту архиепископа он стал пропагандистом английского вероисповедания, с энергией и целеустремленностью, которыми сам король не обладал. Однако в начале своего пастырства Лод испытывал тревогу. Он писал Томасу Вентворту: «От меня ожидают больше, чем безумие [шаткость] этого времени позволит мне совершить». Тем не менее, подобно Сизифу, он был готов подставить свои плечи под этот огромный камень.
Уильям Лод был человеком вспыльчивым, невысокого роста, раздражительным и не переносил возражений. Его резкость и строгость быстро обеспечили ему врагов, особенно среди пуритан, которых он жестко критиковал. Его называли «козявкой», «крохотным гоблином» и «маленьким надоедливым фокус-покусом». Королевский шут Арчи скаламбурил перед обедом короля: «Вознесите большое восхваление Богу и маленькую хвалу [лод (laud) – омофон фамилии Лод] дьяволу». Однако никто не мог сомневаться в искренности или честности нового архиепископа. Английский дипломат сэр Томас Роу говорил королеве Богемии, что Лод «очень благочестивый, неподкупный… человек редкой среди советников порядочности».
Томас Карлайл описывал его так: «Неистовая, с визгливым голосом личность, уверенная в собственной правоте, какими быстро могут стать самые ограниченные натуры. Человек не бесчувственный, но не имеющий достаточного общества для развития чувств, университетский монах: по характеру резкий, неуравновешенный, порывистый, с несколько женскими проявлениями эмоций, способный на самое истеричное упрямство, обычно присущее женщинам». Он представлял собой нечто среднее между оксфордским преподавателем и чиновником. Его портрет кисти Ван Дейка показывает чудаковатого аскета. Должно быть, он не слишком верил в художника и называл его живопись «тщеславной тенью».
Лод был крайне суеверен, даже записывал свои тревожные сны. Ему снилось, что он дает королю питье в серебряном кубке, а Карл отказывается и просит стеклянный. Он видел сон, что епископ Линкольнский запрыгнул на коня и ускакал. В другой раз он написал: «Я видел во сне, что у меня цинга: мои зубы стали шататься, один зуб в нижней челюсти почти выпал, и я едва смог удержать его пальцем, пока не позвал на помощь».
Достаточно скоро влияние Лода проявилось ощутимо. В октябре 1633 года они с королем распорядились переиздать «Декларацию о спортивных развлечениях» короля Якова, которая разрешала определенные развлечения в воскресные дни. «Доброму народу» короля теперь не запрещались танцы и стрельба из лука, а также состязания по прыжкам в длину и высоту; «майские празднества с небольшим количеством эля и народными театрализованными танцами моррис, как и установка майского дерева» стали вполне приемлемыми для властей. Это было похоже на возвращение к более красочному вероисповеданию прежних веков. Кальвинисты и строгие протестанты считали эту декларацию вредоносным документом, нацеленным на разрушение истинной веры. Историк XVII века Томас Фуллер писал: «Многие считали, что такое нарушение святости Дня Господня, Воскресенья, стало главной причиной Божьего гнева, который обрушился на страну в виде долгой и кровопролитной гражданской войны». Викарий Анмора в графстве Сомерсет объявил на проповеди: «Что бы король ни пожелал сделать, Царь Небесный повелевает нам соблюдать святое Воскресенье».
Тогда же было определено, что простой церковный престол следует передвинуть из центра храма в восточную часть и закрыть от глаз; в этом случае он больше напоминал алтари старой веры. Священники теперь совершали поклоны в сторону престола, а некоторые и благословляли его крестным знамением. Уильям Принн уже высмеял обряд причащения в сатирическом произведении: «Священник приблизился к хлебу, который был нарезан на маленькие кусочки и лежал в красивой салфетке, слегка приподнял край означенной салфетки и смотрел внутрь, пока не увидел хлеб (как мальчишка, который разглядывает птичье гнездо в кустах), затем снова опустил салфетку, отпрянул на пару шагов и трижды низко поклонился хлебу… потом он положил руку на позолоченный сосуд… немного пододвинул сосуд к себе, но тут же оставил его в покое, отступил и опять поклонился ему три раза».
Это была острая карикатура на богослужения, введенные Лодом.
Архиепископ стремился прибавить красоты и святости церковным обрядам, чтобы вызвать почтение, если не благоговение. Прежде он сетовал, что «в наши дни считается предрассудком входить в церковь с большей почтительностью, чем заваливается в пивную жестянщик со своей сукой». Скоро для чиновника стало серьезным нарушением не склонять голову при произнесении имени Господа. Мальчики-певчие входили в храм парами, их учили никогда не поворачиваться к алтарю спиной. В кафедральные соборы вернулась музыка.
Лодианизм, однако, не был папизмом. Архиепископ Лод питал к католичеству искреннее отвращение. Он надеялся создать истинно национальную церковь, избавленную от фанатизма и нетерпимости пуритан, а также от мариолатрии и религиозных предрассудков католиков. Он не чувствовал ни вкуса, ни склонности к теологическим дебатам и в бесконечной дискуссии о свободной воле и предопределении сказал только, что «нечто в этом противоречии непостижимо в земной жизни». Лод был равнодушен и к Женеве, и к Риму, он смотрел только на короля.
Кроме того, архиепископ Лод старался придать церковным преобразованиям структурный характер: он назначал только тех епископов, которые разделяли антикальвинистские убеждения. Сам Карл считал, что епископат составляет фундаментальную опору его верховной власти; как говаривал его отец: «Нет епископа – нет короля». Объединения кафедральных городов призывали назначать клириков на посты мировых судей, а тех обязывали посещать воскресные службы в своих судейских мантиях. Вскоре в Королевском совете к Лоду присоединились еще два епископа. Епископ Лондонский Джаксон, который всего два года тому назад был королевским капелланом, стал лорд-казначеем королевства. Последний раз клирик занимал этот пост в правление Генриха VII (1485–1509). Можно было подумать, что Англия возвращалась в мир средневековой церковной иерархии.
