Один шотландский историк описал ковенантеров как «людей, не достигающих небес, но слишком высоких для земли». Однако на этот раз они желали по меньшей мере договориться с королем. Но переговоры в Бервике не принесли существенного результата. Неопределенности, неясности и оговорки были сутью всего разговора, и в конце, согласно Кларендону, «не нашлось и двух присутствующих, кто бы истинно соглашался с другим по поводу сказанного и сделанного…». Никто не говорил того, что имел в виду, или не имел в виду того, что говорил. Подписанный договор стал просто миром на бумаге, и в течение шести месяцев противники готовились к следующему, более серьезному конфликту. Первая Епископская война, война без назначенного сражения, подошла к концу.
Карл I рассчитывал повести блистательную армию к победе, но вместо того оказался вынужден заключить соглашение с народом, который фактически стал отдельной нацией, не подчиняющейся его власти. Шотландцы приобрели репутацию, которую сам он утратил. Терять власть ему было больнее, чем расстаться с жизнью. Он пришел к осознанию, что многие пэры и джентри не желают присоединяться к нему в этой распре. В итоге он распустил армию, не сказав ни слова благодарности никому из командиров, которые понесли убытки, приведя своих людей, и не воздав почестей преданным сторонникам. Графа Эссекса, одного из родовитых аристократов, которым король перестал доверять, без объяснений освободили от должности. Довольно скоро он превратится в главного противника короля.
Карл испытывал тревогу и досаду. Когда шотландцы опубликовали документ с содержанием предмета договора, в Лондоне эту бумагу сжег городской палач. Однако ковенантеры заявили, что, отстаивая свои права, сражаются и за вольности англичан: они давали понять, что запрет их вероисповедания неизбежно приведет к уничтожению протестантизма в Англии.
Многие англичане соглашались с шотландцами в этом отношении, к ним принадлежали, например, Пим и Хэмпден. Таких англичан вдохновляло шотландское сопротивление упрямому и авторитарному королю. «Мятежники», или «недовольные», как называл их король, обеих стран вели переписку, надеясь разработать общую стратегию для защиты своей веры. Граф Нортумберлендский писал, что «Север теперь место рождения всех наших новостей». Театр действий трех королевств на тот момент переместился в Эдинбург, английская политика тесно переплелась с делами Шотландии.
Король также утратил и господство на море. Осенью 1639 года голландская эскадра заметила в Ла-Манше испанский флот и бросилась его преследовать. Испанцы укрылись на рейде у восточных берегов графства Кент. Карл за хорошие деньги предложил взять испанцев под защиту и сопроводить их к берегам Фландрии, однако голландцы не желали терять свою добычу. Они получили подкрепление, атаковали испанские суда и потопили многие из них. Английский флот под командованием вице-адмирала Пеннингтона просто наблюдал, как нарушается неприкосновенность их вод. Морской путь в Дувр называли «имперскими покоями английского короля», но этот конкретный король не смог выполнить свою первейшую задачу по их защите.
Полное бессилие Карла было частью значительно более широкой проблемы внешней политики, где нуждающийся в деньгах и поглощенный шотландским вопросом английский король вынужден натравливать одну партию на другую, надеясь, что что-нибудь изменится. Требовалось одинаково потакать и Франции, и Голландии, и Испании.
27 июля, незадолго до отъезда из Бервика, Карл вызвал к себе эмиссара, посланного Томасом Вентвортом из Ирландии. Они имели продолжительную конфиденциальную беседу о делах, которые король не пожелал доверить бумаге. Вентворт уже говорил Карлу, что следует заключить перемирие и отложить наступление на шотландцев до того момента, пока не будет полной уверенности в возможности их разбить. Теперь же король просто написал лорд-лейтенанту: «Приезжайте, когда захотите, вас примут с радостью». Карл уже начал разрабатывать план действий.
Вентворт возвратился из Дублина осенью того года и сразу занял место ближайшего советника короля. Он обладал уверенностью в себе и энергией, которых не хватало самому Карлу. Один придворный, сэр Филип Уорвик, сообщал, что «когда он двигался или сидел, задумавшись, выражение его лица было хмурым, но когда он говорил, не важно, серьезно или шутливо, то становился оживленным и очень обходительным».
Вентворт побуждал Карла взять шотландские дела в собственные руки и вдобавок созвать парламент, чтобы получить финансовые средства. Король, разумеется, ощущал не доверие, а отвращение к депутатам в Вестминстере, но Вентворт полагал, что сможет организовать дворцовую партию, которая будет в состоянии преодолеть сопротивление со стороны таких дерзких подозрительных фигур, как Пим и Хэмпден. Король к тому же избавится от обвинений в стремлении к абсолютизму, в желании править без парламента и снова заслужит одобрение народа. Если же члены палаты общин не удовлетворят с готовностью его требования в условиях очевидной угрозы со стороны шотландцев, то весь мир будет видеть, кто виноват. В ближайшие же месяцы Вентворт получил титул графа Страффорда.
Итак, в конце 1639 года объявили о созыве парламента. Те, кто опасался полного отказа от конвенционного правления, встретили эту новость с облегчением. Однако другие не испытывали особого оптимизма, и венецианский посол доложил дожу, что «давно заржавевшие ворота парламента невозможно открыть без затруднений». Члены Королевского совета считали, что вновь избранный парламент, потрясенный наглостью шотландцев, поддержит своего монарха.
Всеобщие выборы прошли быстро, все стороны и группировки неформальным образом старались оказывать всяческую помощь выборному процессу. Только на шестьдесят два места происходили конкурентные выборы, остальных кандидатов выдвигали основные землевладельцы местности и муниципалитеты малых и крупных городов. Кроме того, членов парламента выбирали отдельные руководители, обладавшие правом выдвижения. Конкурентные выборы считались признаком неспособности местной элиты решать дела удовлетворительным образом.
Выборы на конкурентные места были ареной поистине невиданного разделения голосов: такой состязательности в Англии не знали уже одиннадцать лет. Как только вышли распоряжения о выборах, двор направил списки желательных для него кандидатов. Местные пресвитеры энергично наставляли свою паству голосовать за пуританских кандидатов, а пэры, поддерживающие двор, частенько пытались подкупать или запугивать избирателей своих округов. Информационным листкам и речам не было числа, как и более туманным слухам и сплетням. Насилие и угрозы стали обычным явлением.
Естественно, партий в современном смысле слова не было, были отдельные люди с разными интересами и принципами, которые могли или не могли установить связь с теми, кто в значительной степени разделял их позиции. Некоторые из них представляли себя как «настоящих государственников», или «патриотов», которые играли на страхах людей по поводу налогов и папизма. Другие кандидаты пытались сплотить избирателей вокруг дела короля и страны – но общее настроение масс им не отвечало. Дворянин из Кента, сэр Роджер Твизден, сказал, что «простой народ так пострадал от корабельного налога, что теперь питает неприязнь к любому придворному»; в Лестершире составлявшие электорат фригольдеры выступали против одного кандидата, потому что «он придворный, стал шерифом и собирал корабельные деньги».
