Таким образом, описание гражданской войны выходит из-под пера яркого, примечательного человека. Это не список сражений и осад, а по большей части собрание портретов людей и непосредственных рассказов о жизни на поле боя. Она рисует эти портреты как «отступления», но, по сути, они представляют человеческое лицо войны, со всеми его опасностями, подозрительностью, лицемерием и ложью. Она, например, отказывается называть своего мужа круглоголовым на том основании, что у него на голове более чем достаточно волос. Однако из-за того, что он не делал короткую стрижку, его пуританские товарищи относились к нему с недоверием.
Мемуары Люси Хатчинсон ярко раскрывают взаимные подозрения и конфликты между членами пуританской партии. Джон Хатчинсон, например, не ладил с военным советом Ноттингема, члены парламента и армия постоянно находились в контрах. Даже командиры различных парламентских соединений относились друг к другу «с такой ревностью, так не воспринимали приказов и настолько тщательно следили за точностью соблюдения почитания чинов», что удивительно, как они могли вместе выходить на одно поле боя.
Джону Хатчинсону поступил приказ из Вестминстера собрать всю свободную кавалерию на освобождение замка Монтгомери, он, соответственно, отправился обсудить дело с политическим комитетом из местных членов парламента, контролирующих Ноттингем. Люси Хатчинсон сообщает, что ее супруг спросил, сколько солдат можно выделить для этой задачи, на что получил ответ: «Нисколько». Взбешенный Хатчинсон напомнил комитету, что прямой приказ парламента требуется исполнять. Она описывает членов комитета как «мелких, строптивых людишек», порождающих пререкания, распри, проволочки и скандалы. Их поведение только усиливало хаос войны.
Сама Люси в критические моменты проявляла мужество. За несколько месяцев до того, как ее муж возглавил Ноттингем, он подвергся преследованиям в Лестере, где уже было выдано королевское разрешение на его арест. Внезапный звук трубы сообщил ее семье о появлении солдат короля, но Хатчинсон «не стал их дожидаться и вышел через черный вход, когда они уже входили в дом». Он, по всей вероятности, ускользнул в одни из городских ворот или, возможно, через пролом в стене. Люси Хатчинсон, тогда на большом сроке беременности, осталась встречать офицеров.
Капитан. Жаль, вам достался муж, настолько недостойный вас, что предпочел присоединиться к бунтовщикам, не имея смелости остаться с вами.
Люси Хатчинсон. Вы ошибаетесь, сэр. Мой муж не стал бы прятаться от вас, у него хватает смелости показать свое лицо.
Тогда Люси солгала. Она позвала своего деверя Джорджа Хатчинсона и объявила капитану, что этот человек и есть ее супруг. Уловка сработала: Джону Хатчинсону удалось ускользнуть, а Джорджа в конце концов освободили. Однако это предприятие нельзя назвать безопасным, и оно показывает, на какой серьезный риск готова была идти Люси Хатчинсон.
Она довольно подробно рассказывает об осаде Ноттингема королевской армией, осаде, отмеченной не серьезной стратегической инициативой, а бесконечными ссорами и спорами среди тех, кого осаждали.
– Какое мне до всего этого дело, – спрашивал один доктор Джона Хатчинсона, – если все мое достояние погибнет?
– Вы можете избежать такой опасности, если разместите свое имущество в крепости.
– Мне жалко портить вещи. Пусть лучше они достанутся врагу, чем их повредят при перевозке.
Впоследствии этот доктор упрекал Хатчинсона «за сочувствие к религиозным горожанам», которых сам называл «пуританскими голоухими негодяями». Он явно предпочитал малигнантов, или роялистов.
Когда Джона Хатчинсона после войны в итоге обвиняли в участии в заговоре с целью казни короля, Люси Хатчинсон написала подложное письмо от его имени спикеру палаты общин с просьбой, чтобы не сажали в тюрьму, а вызывали на допрос, когда понадобится. Обман удался. Она была потрясающей женщиной. Однако ее муж в конце концов умер в тюрьме за соучастие в другом заговоре. Он производит впечатление импульсивного и конфликтного мужчины, которого поддерживала женщина решительного ума и твердых принципов. Сложно представить, как много отношений подобного типа цвело во времена гражданской войны. Тем не менее факты (от деяний Люси Хатчинсон до толп женщин, часто собиравшихся у Вестминстера) свидетельствуют, что отвага женщин поддавала огня в костер противостояния. Баллады того времени повествуют о дамах, переодевавшихся в мужское платье, чтобы воевать в армии и на той, и на другой стороне.
Конечно, Люси Хатчинсон принадлежала к довольно привилегированной среде и в этом смысле ее нельзя назвать типичной представительницей своего пола, однако древние глубокие корни женской свободы были по-прежнему живы. Само по себе пуританство однозначно допускало права женщин и активно поощряло партнерство полов в религиозных делах и обрядах. Многие пуританки стали частью неформальной системы общения, например обмениваясь манускриптами и трактатами с соседями. Письма, рукописи и дневники свидетельствуют о существовании определенного религиозного и интеллектуального женского сообщества.
Жены некоторых лидеров баптистов и левеллеров разделяли веру мужей до такой степени, что оказывались в тех же тюремных камерах. Другие женщины решительно защищали свои дома, когда оказывались в осаде. Леди Элизабет Доудолл по собственной инициативе обороняла замок Килфени в Лимерике, хотя ее муж тоже находился там. Она писала: «9 января шериф и все власти графства с тремя тысячами солдат пришли, чтобы взять меня в осаду. Они привезли против меня две пушки и тридцать штурмовых лестниц. Они написали мне много писем, пытаясь убедить сдаться, на которые я отвечала с презрением и пренебрежением».
Другие роялистские женщины играли собственную роль в гражданской борьбе. Леди Энн Фэншоу была дочерью сэра Джона Харрисона. Ребенок аристократического происхождения получил традиционное женское воспитание, включая иголку, нитку, клавесин и лютню, но более всего она любила верховую езду: «Я была дикаркой до такой степени… Я была той, кого мы, люди степенные, называем непоседливой девчонкой». Все клише и стереотипы детства отступают перед лицом непосредственных фактов. Были ли девочки и женщины настолько покорными и домашними, как им предписывалось правилами этикета? Может, все эти добропорядочные романы, семейные портреты, сентиментальные стихи живописуют их недостаточно достоверно? Пожалуй, театральные пьесы той поры с их необузданными и озорными героинями куда более верно изображали женщин.
Фэншоу происходила из семьи, искренне преданной королю. С начала военных действий ее брат присоединился к королю в Ноттингеме. Ее отцу угрожала депортация на «плантации», парламент конфисковал все его имущество. Отец находился под домашним арестом, но сумел бежать и добраться к королю в Оксфорд. Дочь бежала с ним, по ее словам, «из удобного английского благородного дома… в жилище булочника на темной улице». Однако она приняла и перенесла скученность, болезни, страдания, недостаток еды и общий ужас катастрофы. Таков был Оксфорд военного времени.
В 1644 году Энн вышла замуж за своего троюродного брата сэра Ричарда Фэншоу, который даже тогда входил в совет при принце Уэльском в должности военного секретаря. В этом качестве он со своей семьей передвигался вместе с двором принца. Энн Фэншоу редко пишет о самой войне, она приберегает свои комментарии для описания жизни на перекладных, которую ей пришлось терпеть. Она умела выходить из трудного положения. При посредничестве «влиятельного члена парламента, чьей жене наше семейство когда-то оказало услугу» она выхлопотала проездной документ для своего мужа. Ей удалось избежать досмотра и вывезти из Лондона в Париж 300 фунтов стерлингов. Королевский двор переехал в Корк, наверное, чтобы получить деньги или поддержку, а в начале октября 1649 года Энн «при падении с запнувшейся лошади сломала левое запястье (при том будучи беременной)».
