— Да, уверен, она станет тебе прекрасной женой, — сухо заметил Фин.
Йен нахмурился.
— Что ты имеешь в виду?
Фин пожал плечами.
— Ты не хочешь, чтобы тебя беспокоили, и она не станет это делать. Но тебе бы лучше надеть теплый плащ, когда ляжешь с ней в постель.
Эти слова рассердили Йена. Он привык к фривольным разговорам друга о женщинах, с которыми тот спал или хотел переспать, но рассуждать подобным образом о его будущей жене все же не стоило.
Впрочем, Фин прав: леди Барбара была… пожалуй, немного холодновата.
— Не обижайся, — сказал Фин. — Я ничего плохого не имел в виду. Нельзя получить все и сразу. Именно поэтому у многих мужчин есть любовницы. Жена — для денег, положения, союзов и наследников, а хорошенькая любовница — для удовольствия в постели.
Йен поморщился.
— Проклятье, Фин! Ты можешь говорить о чем‑нибудь другом?
Фин расхохотался.
— Ты, мой друг, ханжа и святоша, словно монахиня в гареме. Если бы ты хотя бы иногда позволял себе расслабиться и посидеть у костра с нами, вместо того чтобы горбиться над картами, то знал бы, что большинство мужчин говорят именно об этом.
Йен вздохнул. И вовсе он не ханжа. Просто сосредоточен на достижении цели.
— Я расслаблюсь, когда война окончится.
Фин громко фыркнул.
— Сомневаюсь. Ты способен думать только о сражениях. Когда окончится война, ты станешь планировать новую.
Приятель оказался прав, но Йену не хотелось это признавать. Ему не пришлось отвечать, потому что в этот момент друзья вошли в солар, где они с Брюсом должны были доиграть партию, и тотчас увидели людей, собравшихся вокруг… чего‑то.
— Что там? — спросил Фин.
Йен пожал плечами.
— Сейчас узнаем.
Они сделали несколько шагов. Нейл Кэмпбелл, один из ближайших друзей Брюса и его главный советник, что‑то сказал графу и кивнул в их сторону. Брюс обернулся. На его лице застыло странное выражение. Создавалось впечатление, что он хотел к чему‑то подготовить Йена.
— Кузен, боюсь…
То ли выражение лица Брюса, то ли тот факт, что он назвал его кузеном, чего обычно не делал, но что‑то заставило Йена повернуть голову налево, в сторону стола с шахматной доской и недоигранной партией. Впрочем, недоигранной партии на доске уже не было.
Брюс что‑то говорил, но Йен его уже не слышал. Он в ярости уставился на уничтоженную игру. Фигурки были передвинуты. Он прищурился. Нет, не просто передвинуты. Они были намеренно расположены в виде сердца. Йен окинул взглядом собравшихся.
— Черт возьми, кто это сделал? Если это чья‑то глупая шутка…
Он убьет шутника. Обязательно убьет. Два дня пропали без пользы. А ведь был в двух шагах от победы! Он мысленно представил себе отложенную партию, стараясь вспомнить, где стояли фигуры.
— Это произошло случайно, — примирительно сказал Брюс.
— Случайно? — взвился Йен и ткнул пальцем в дощечку с надписью «Не трогать!» — Неужели идиот, который это сделал, не прочитал мое предостережение?
В комнате повисло неловкое молчание. Только теперь Йен краем глаза заметил, что рядом с Брюсом стоит… кто‑то чужой. Он перевел на него взгляд — и получил второй за это утро удар, намного более сокрушительный, чем первый. Ему показалось, что его огрели по голове боевым топором. Ошеломленный и лишившийся дара речи, Йен уставился на самое прелестнейшее создание.
Девушка улыбнулась ему, и у него появилось ощущение, что, кроме удара топором, он дополнительно получил еще и удар копьем — прямо в сердце.
— Боюсь, что идиот — это я, — сказала девушка. — К несчастью, я не видела вашего предупреждения, а когда заметила, было уже слишком поздно.
Ад и проклятье! Теперь понятно, почему в комнате ощущалась неловкость, хоть девушка и приняла его оскорбительные слова с удивительным юмором. Большинство девиц были бы в такой ситуации возмущены и оскорблены, либо смущены. Но смущение испытывал он, Йен, даже залился краской.
— Прошу прощения за оскорбительные слова, — пробормотал он.
Девушка беззаботно отмахнулась, издав смешок, заставивший его испытать сильнейшую тяжесть в паху.
— Мои братья обращаются со мной куда хуже. Я привыкла. Понимаете, я никогда не видела этой игры раньше, поэтому не знала, что она так важна.
Уловив в словах девушки насмешку, Йен нахмурился, а его кузен, как всегда галантный, проговорил:
— Я как раз объяснял леди Маргарет, что ничего особенного не произошло.
Йен понадеялся, что его глаза не стали круглыми как блюдца при слове «леди». Судя по ее внешнему виду… Он предположил совсем другой статус этой девицы.
Ничто не указывало в ней на леди. Ее платье было довольно простым, имело низкий вырез и так сильно обтягивало грудь, что позавидовала бы служанка в таверне.
Ее красота не была спокойной и сдержанной, как пристало настоящей леди, а казалась дерзкой и вызывающей, слишком дерзкой и слишком вызывающей. В этой девушке все было в избытке. Она буквально притягивала к себе мужские взгляды. Ее губы были слишком красными, рот — слишком широким, глаза в обрамлении золотистых ресниц — слишком яркими. Груди же казались слишком большими, хотя едва ли это можно было считать недостатком, а рыжие волосы девушки не были скромно заплетены в косы и убраны под вуаль, а шелковистыми волнами ниспадали на плечи и спину. Такая прическа была бы уместна для спальни, но ни в коем случае не для королевского солара в замке.
Да‑да, едва увидев эту красотку, Йен подумал именно о спальне.
Но самым неприличным, несвойственным истинной леди, был ее взгляд. В нем не было ни сдержанности, ни скромности — одна только дерзость. В комнате, полной важных мужчин, она явно чувствовала себя вполне комфортно. Это сбивало с толку.
— Леди Маргарет — дочь Дугалда Макдауэлла, — объяснил Брюс.
Прелестница из Галлоуэя? О, тогда все понятно. Йен слышал об этой девушке, которая слыла такой же неуправляемой дикаркой, как и все остальные представители ее клана. Несмотря на юность, она твердой рукой управляла землями отца в его отсутствие. Еще говорили, что она придерживалась весьма свободных нравов и часто меняла любовников.
Сообразив, что он уже довольно долго молчит, словно истукан, Йен поклонился и пробормотал:
— Рад знакомству, леди Маргарет.
— А это тот молодой человек, о котором я вам говорил, миледи, — добавил Брюс.
Девушка улыбнулась Брюсу и тут же снова посмотрела на Йена.
— Полагаю, игра была несколько серьезнее, чем вы сказали мне, милорд Каррик, — заметила она.
Йен почувствовал, что снова краснеет, а Брюс рассмеялся и проговорил:
