Те облака, которые находились там, потому что здесь, на их каменистом пристанище, небо было абсолютно чистым.
– Одна луна на двоих? – прошептала Кира, увлечённо разглядывая необыкновенную картину.
– Возможно. Но в чём я не сомневаюсь, так это в том, что астрологи с ума сойдут от изумления. – Помолчал и добавил: – Не бортовые, конечно, а те, которые занимаются астрологией как наукой.
Потому что бортовые астрологи, перемещающие цеппели через Пустоту, и так считались сумасшедшими.
– Теперь я понимаю, почему ты любишь путешествовать.
– Пустота умеет удивлять, – повторил дер Даген Тур. Он мягко взял жену за руку и посмотрел в глаза: – Я очень испугался сегодня.
Кира промолчала. Но взгляд не отвела.
– Дважды испугался, – продолжил Помпилио. – Первый – когда ты направила паровинг в «окно» перехода.
– Ты в него вошёл, – коротко ответила рыжая.
– Я должен был так поступить, – сказал дер Даген Тур.
– И я.
– Ты сильно рисковала.
– Мерса проходил на паровинге через чужое «окно». Но никто не делал этого на цеппеле. Так что ты рисковал сильнее.
– Я должен был так поступить.
– Я – твоя жена, Помпилио, и я пойду за тобой куда угодно: в «окно», на войну, на бал, в театр, – твёрдо произнесла Кира. – Я всегда буду рядом. Где угодно. Против кого угодно. Я буду рядом. – Она помолчала и закончила: – Ты знал, на что шёл, когда женился на мне.
– По-другому и не нужно, – не менее твёрдо ответил дер Даген Тур. – Но я всегда буду за тебя бояться.
– А я – за тебя. – Она на мгновение прижалась к мужу, затем отстранилась и прищурилась: – А теперь скажи: ты вытащишь нас отсюда?
– Разумеется.
– Иного ответа я не ожидала.
* * *
Это был разгром и позор.
Но цеппель, даже гигантский катамаран с его уникальной машиной, можно восстановить или построить новый… Ведь цеппели гибли не только в бою, но и ломались во время ураганов, врезались в горы из-за неумелого управления, да, в конце концов, их можно было потерять в Знаках во время простейшего перехода через Пустоту. Потеря цеппеля – естественна, а вот как пережить унизительное поражение, не знал никто. Поражение в бою, который должен был стать пустой формальностью. В бою, исход которого ни у кого не вызывал сомнений. В бою, в котором три корабля: один военный и два плохо вооружённых рейдера, вдребезги разнесли пусть и небольшую, но отлично подготовленную эскадру, прибывшую даже не побеждать, а прихлопнуть наглецов, осмелившихся заявиться на Мартину
[2]. Два лёгких крейсера, доминатор и катамаран последовательно легли на землю, а заодно указали лингийцам путь на Близняшку.
Разгром и позор.
И приблизительно понятно, как к ним отнесётся Канцлер.
Но об этом старались не думать. То есть все, разумеется, держали предстоящий «разбор полётов» в уме, внутренне дёргались, прятали в карманы дрожащие руки, нервно шутили, слишком громко говорили, замирали от предчувствия неприятностей, но сейчас старательно, с подчёркнутым вниманием занимались текущими делами.
– Что там? – спросил Магистр. – Лингийцы улетели?
– Разведчики ещё не вернулись.
– Не слышу!
– Я скажу, когда станет ясно, – грубовато отрезал Капитан.
Третий улыбнулся. Не обозначил улыбку, как привык, а именно улыбнулся – во весь рот, поскольку его всё равно никто не мог увидеть.
Старшие офицеры Мартинской эскадры – Магистр, Капитан и Третий перебрались в бронированную капсулу после того, как гигантский катамаран, краса и гордость урийского воздушного флота, позорно рухнул на безжизненную поверхность Близняшки. Вскоре отключилось электричество, и следующий час им пришлось провести в полной темноте. И это обстоятельство изрядно смущало Магистра, раздражало Капитана, а Третьему позволяло не следить за мимикой, реагируя на высказывания толстяка так, как ему хотелось, а не как «правильно».
Связь с окружающим миром они поддерживали через проведённую в соседнее помещение переговорную трубу – в нём находились телохранители, и десять минут назад Капитан распорядился выслать разведчика.
– А вдруг его убили лингийцы? – продолжил расспросы Магистр.
Продолжил прежним, тонким голосом, который совсем не вязался с его массивной внешностью. Магистр был невероятно, а главное – очень неприятно – толст: одутловатое лицо, жирные щёки, толстый нос и складки, повсюду складки… Он был толст настолько, что с трудом стоял и двигался, поэтому, как правило, пребывал в креслах, а когда требовалось пройти больше сотни шагов, как правило делал их с помощью телохранителей. А вот одевался он так, как привык давным-давно, когда мог похвастаться другим сложением: кожаный плащ, полувоенный пиджак с воротником-стойкой, галифе и сапоги до колен. И очки с наглухо затемнёнными стёклами. Всё – чёрное. Ярко-чёрное. На том Магистре, который был быстрым волком, форма сидела идеально, а получившийся образ вызывал страх. Сейчас же он казался пародией на самого себя.
И от знаменитой храбрости мало что осталось.
– Что будем делать, если лингийцы взяли разведчика?
– Отправим следующего, – буркнул Капитан.
– А вдруг они его поймали, допросили, узнали, где мы прячемся, и сейчас идут к нам?
Говорить о том, что вскрыть бронированную капсулу можно лишь за пять-шесть часов изрядной возни, Капитан не стал. Промолчал. И слово взял Третий.
– Полагаю, лингийцы уже улетели, – мягко произнёс он. – Вряд ли они стали дожидаться спасательного отряда.
– То есть мы можем выходить?
– Давай дождёмся возвращения разведчика.
– А если он не вернётся?
Капитан, кажется, выругался – ни Магистр, ни Третий не разобрали слов в его невнятном бормотании. А затем снаружи постучали, и Капитан открыл переговорную трубу:
– Да?
– Можно выходить, – доложил телохранитель.
Спрашивать, что увидел разведчик, Капитан не стал – всё равно сейчас сам всё увидит, – подтвердил, что понял сообщение, открыл дверь и лучом фонарика указал на полулежащего в кресле Магистра:
– Помогите ему выбраться. – Корабль стоял под углом, поэтому самостоятельно покинуть капсулу и добраться до верхней палубы у толстяка вряд ли получилось бы.
Телохранители бросились исполнять поручение, а Капитан и Третий поспешили наверх, на грандиозную палубу, находящуюся меж двух «сигар». На палубу, на которой гордо возвышалась удивительная машина, способная смешать в кучу и отправить в Пустоту тридцать цеппелей разом. На палубу корабля, который ещё несколько часов назад казался воплощением человеческого Гения. А сейчас, разбитый и разграбленный, уныло валялся на скалах, а Урия и Мартина смотрели на него с усмешкой.
